Мария Галина - Луна во второй четверти
Варвара покачала головой.
— Я на Катерину грешила. Ведь и Федор бедный… да и сам Иван, похоже, так думал.
— А вот Мишка этот, Кологреев, думал, что мертвец шалит, — тихонько заметил Артем.
— Так это Иван слухи распускал, — предположил Пудик, — чтобы Катерину отмазать!
— Ага. Он-то отлично знал, что Маркел Баженин, оборотень и колдун, тихо-мирно лежит себе в могиле. Но был уверен, что вся сила его перешла к Катерине.
— Поэтому они, значит, и не съехали оттуда?
Нам и тут хорошо — вспомнила Варвара.
— Ну да. Спрятались от людей. Ну и жизнь он им устроил, скажу я тебе! Тюремный режим. Глаз с нее не спускал. Особенно после того случая, с той семьей. Даже брата родного не пожалел, держал подле себя — чтобы тот присматривал за Катериной во время его отлучек.
— То-то Федор так Катерину ненавидел!
— Иван тоже ненавидел.
— Здрасьте вам! Он же ради нее невинного человека убил!
— Все равно. И ненавидел… И любил… Наверняка она клялась и божилась, что не виновата, что это не она, но он не сумел ей поверить… Да и на кого еще он мог подумать?
— Ага, — флегматично кивнул Пудик, — теперь-то все наоборот — он сидит, а она его, значит, ждет. Только я так думаю, его скоро выпустят. Постановят, что в порядке самозащиты. Поскольку этот Бердников сумасшедший серебряными пулями мирных туристов мочил.
Варвара задумалась:
— Вот выпустят его, она его дождется, переберутся в Чупу. Хотя бы на зиму. Катерина давно мечтала о стиральной машине…
— И станут они жить-поживать, да добра наживать, — поведал Пудик, — Все потому что оборотней не бывает!
— Да ты что, Сашка? — удивилась Варвара, — да ты ж сам видел!
— Ничего я не видел, — отрезал Пудик, — маньяк был этот ваш Меланюк. Маньяк-убийца! У него в полнолуние крыша ехала, вот и все. И тогда, восемь лет назад — приехал сюда и слетел с катушек. Север на него так действовал, говорю вам. Сам-то не помнил ничего — про то, как их зубами рвал. Бывает такая механика.
Варвара помолчала.
— Не знаю. Если сначала и не помнил, то вспомнил. Ведь пытался нас спасти. Когда все о себе понял… Хотел, чтобы мы немедленно уехали оттуда, пока он не… А тогда, у причала… видимо, почувствовал, что на него накатывает. Отослал от себя. Я думаю, в какой-то степени… он был рад, что все кончилось.
Артем досадливо покрутил головой.
— Так он становился волком или нет? На самом деле?
— Как Вадим тогда говорил — ликантропия? Мы этого теперь никогда не узнаем. Да и какая разница?
— Он и Вадима убил, так выходит? — напирал Артем, — не верю!
— Да что ты, как Станиславский. Не верю, не верю… А кто его убил, по-твоему?
— Они, — рассудительно заметил Пудик, — понятное дело, все на Бердникова списали. Одно убийство, два — какая разница? Да и тому уже все равно было, бедняге. Только есть у меня сомнение. Не убивал Бердников Вадьку. Зачем? Он, типа, тоже по натуре не убийца. Мономания у него была — он Меланюка пас, а до Вадьки ему и дела не было. Да еще вот так — камнем по голове, да притопить… Не та психология.
— Такой ты у нас великий психолог!
— Да, — необидчиво подтвердил Пудик, — такой психолог.
— Это все-таки Меланюк, Темка. Может, Вадим тогда, перед рассветом, увидел что-то. Вот он и избавился от свидетеля.
— Ты бы видела его лицо, когда мы нашли Вадима! — упорствовал Артем, — Так сыграть невозможно!
— Может, он вообще не помнил, как убивал! Когда был ну, волком…
— Волки, как правило, не бьют камнем по затылку. Нет у них такой продвинутой привычки. И воды боятся.
Они молча посмотрели друг на друга. Пудик, нахмурившись, надвинул на лоб неразлучную шапчонку. Потом сказал:
— А! Понял!
— Ты тоже? — печально спросил Артем.
Они, словно по команде, повернулись к боковой полке. Поезд чуть замедлил ход — по лицам проносились полосы, отброшенные тусклыми фонарями, лес расступился, на мокром косогоре выплыла из тьмы залитая дождем бревенчатая постройка, выплыла и пропала. В ряду темных окон одно было завешено розовой занавеской и мягко светилось.
И тут люди живут, — ни с того ни сего подумала Варвара.
— Вы чего, мальчики?
— Ничего, — пожал плечами Пудик, — ты это… посиди тут, ладно?
Анджей не спал. Сидел на своей полке, молча смотрел на них.
Пудик тоже смотрел на него, прищурив и без того узкие глаза.
Потом сказал:
— Выйдем.
В тамбуре было сыро и грязно. Дверь лязгала при каждом толчке. Из туалета воняло хлоркой.
Анджей засунул руки в карманы, привалился к стенке.
— Ну что?
— Ты сказал, он часы у тебя одолжил? Механические?
— Ну да, — спокойно подтвердил Анджей.
— У него были часы на руке, Анджей. Его часы, на батарейках.
— Он сравнить хотел, — пояснил Анджей, — мол, одни должны обязательно остановиться. Вы чего?
— Чью ты майку принес тогда? Свою? То-то бедный пес не понимал, чего от него хотят…
Анджей молчал.
— Отправил тебя обратно? Еще чего! Наоборот — решил, наверное, что ты, наконец-то взялся за ум и все наладится. Вы были вдвоем, вышли вместе и пошли вместе, иначе он бы не подпустил никого сзади. Он же знал, что тут чужак бродит. На посторонний шум он бы сразу обернулся. Так, Сашка?
— Типа, да, — неохотно согласился Пудик.
— Он, должно быть, велел тебе стоять рядом, а сам стал вынимать оборудование из рюкзака. Тогда ты его и ударил. На поляне, там все хорошо просматривалось, и он расслабился. Тогда ты часы и потерял. Когда оттаскивал его.
— Слишком долго шарить в траве, — пояснил Анджей, — времени не было. Чертова рамка! Если бы вы мне не сунули эту рамку, в жизни бы не нашли. Не понимаю, как оно вышло…
— Да просто потому, что мы не знали, а ты знал. Вот и все. Но зачем, Анджей, зачем?
Анджей молчал.
Холодные путевые огни косо прошли по его лицу.
— Все равно вы ничего не докажете, — сказал, наконец, он.
— Верно, не докажем… но — зачем?
— Ты, Темочка, никогда не знал, что это такое, жить впятером в одной комнате… Папаша — алкаш, хуже того Федора… Трамвай его зарезал в восемьдесят пятом, мать бутылки по помойкам собирала… Что такое сутками не жрать, ты не знал? А брата олигофрена у тебя не было, не удружили родители?
— А Вадим-то тут причем?
— Вадька, паскуда, на своем химфаке химичил… Зарабатывал на уфологию. Дурь они гнали, а толкать кому? Сами разве будут подставляться, чистоплюи поганые? Они ж выше этого, они ради дела! А денежки-то нужны — на все эти тонкие материи. Генератор, мать его, Кенига, осциллограф, камера… все бабок стоит. Я и толкал. Свой процент имел, понятное дело, но и Вадька, сволочь вот так меня держал… Короче, толкнул я партию, а бабки растратил… красиво пожить захотел… Он и взял меня в оборот — мол, будешь на меня пахать, шестерить будешь. Вот я тюки с пробирками за ним и таскал по нашей необъятной родине. А потом поприжали их там, кого замели, кто затаился. Вадька отмазался как-то. Ну и я. Пронесло. Но деваться-то все равно некуда — если б я хоть пикнул, они бы мне такое устроили… они ж там как секта, один за всех, все за одного! А тут Лерке, дуре, волк примерещился… я и подумал — хоть бы Вадьку этот волк задрал к чертям собачьим! А потом и осенило меня — зачем волк? Я и сам могу… Вот она, свобода… И все в расчете! Никто никому не должен.
