Антоний Оссендовский - Люди, боги, звери
Второй мужчина оказался хозяином юрты, пастухом местного князя Новонцирана. Всем своим видом он показывал, что рад оказать нам гостеприимство.
— А кто был тот, на гнедом? — спросили мы.
Он молчал, опустив глаза.
— Ответь нам, — настаивали мы. — Если ты не назовешь его имя, значит, он плохой человек.
— Нет, нет, — горячо запротестовал пастух, всплеснув руками. — Он очень хороший, великий человек, но закон запрещает мне назвать его имя.
Нам стало ясно, что это был либо хозяин пастуха, либо высокопоставленный лама. Мы больше не настаивали и начали готовиться ко сну. Хозяин сварил для нас три бараньих ноги, искусно вырезав из них кости большим ножом. Из разговора с ним мы узнали, что в этих краях красных нет, но в Кобдо и Улангоме китайские солдаты терроризируют население, забивая насмерть бамбуковыми палками монголов, спасавших честь своих жен. Некоторые монголы пробирались в горы и вступали в вооруженные отряды, которыми командовал алтайский татарин офицер Кайгородов.
Таинственный лама-мститель
После двухдневного путешествия по снежной равнине, преодолев сто семьдесят миль и основательно промерзнув, мы наслаждались отдыхом. За ужином, с аппетитом уплетая сочную баранину, мы беззаботно болтали, и низкий, хриплый голос прозвучал для нас неожиданно:
— Сайн! (Добрый вечер!)
Оторвав взгляд от жаровни и повернувшись к двери, мы увидели невысокого, плотного сложения монгола в оленьей шубе и в шапке с широкими, свисающими на грудь ушами. У кушака в зеленых ножнах висел уже знакомый нам кинжал.
— Амурсайн, — отозвались мы.
Он быстрым движением развязал кушак и снял шубу. Под ней оказалось великолепное одеяние из золотистого шелка, перехваченное дивной красоты синим поясом. Все — чисто выбритое лицо, короткий ежик, коралловые четки на левой руке, парадная одежда желтого цвета — говорило о том, что перед нами высокого ранга лама. И в то же время за поясом у него торчал огромный «кольт».
На лицах хозяина и Церена я прочел страх и благоговение. Незнакомец подошел к жаровне и сел рядом.
— Давайте перейдем на русский язык, — предложил он и взял кусок мяса.
Завязалась беседа. Незнакомец стал критиковать правительство Живого Будды в Урге.
— Где-то там борются за свободу Монголии, захватывают Ургу, одерживают победу над китайской армией, а мы здесь пребываем в неведении. Мы бездействуем, а в это время китайцы убивают и грабят наших людей. Богдохан должен был бы связаться с нами. Почему китайцы посылают гонцов из Урги и Кяхты в Кобдо, требуя подкрепления, а монгольское правительство не делает этого? Почему?
— Значит, китайцы получат подкрепление? — спросил я.
Гость хрипло рассмеялся и ответил:
— Я изловил всех гонцов, отобрал письма, а их отправил… в могилу.
Он вновь засмеялся и обвел юрту каким-то диким горящим взглядом. Только сейчас я обратил внимание, что чертами лица и разрезом глаз незнакомец отличался от монголов. Он напоминал скорее татарина или киргиза. Мы молчали, потягивая свои трубки.
— Когда отряд чахаров[30] должен покинуть Улясутай? — спросил гость.
Мы ответили, что ничего об этом не-слышали. Незнакомец объяснил, что китайские власти собрали во Внутренней Монголии сильный полк, в который вошли представители воинственного племени чахаров, кочующих с внешней стороны Великой Китайской стены. Китайские власти произвели их вождя, известного хунхуза, в капитаны, он же, со своей стороны, пообещал подчинить китайскому владычеству все племена, обитающие в районах Кобдо и Урянхая. Узнав, куда и с какой целью мы направляемся, незнакомец заверил нас, что предоставит нам полную информацию, избавив от необходимости ехать дальше.
— Там вообще опасно сейчас появляться, — сказал он. — Китайцы намереваются уничтожить все население Кобдо, а сам город сжечь. Это точные сведения.
Услышав о нашей неудачной попытке пересечь Тибет, он проникся к нам сочувствием и с сожалением произнес:
— Не нарабанчский хутухта, а только я мог помочь вам. С моим laissez-passer[31] вы могли бы беспрепятственно исколесить весь Тибет. Я Тушегун-лама.
Тушегун-лама! Каких только невероятнейших историй я не слышал о нем! По происхождению он российский калмык; еще при царе вел активную агитацию за независимость калмыцкого народа и по этой причине побывал во многих тюрьмах. Большевики его не жаловали из-за того же, и при них он вновь угодил в тюрьму. Ему удалось бежать в Монголию, где он пользовался большой популярностью у населения. Неудивительно, ведь он был близким другом далай-ламы в Потале (Лхаса), слыл самым просвещенным из лам, а кроме того, являлся искусным врачом. Он добился почти полной независимости при Живом Будде и стал вождем всех древних кочевых племен Западной Монголии и Джунгарии, распространяя свою политическую власть и на монгольские племена Туркестана. Трудно было сопротивляться его влиянию, сам он объяснял это своей причастностью к тайному знанию, но мне говорили другое. Он вызывал у монголов панический ужас, ибо каждый, кто осмеливался противиться его приказу, погибал. Никто не знал день и час, когда в его юрте или на равнине, рядом со скачущим конем, появится таинственный и могущественный друг далай-ламы. И тогда — удар кинжала, пуля или стальные пальцы, сдавившие шею словно тиски, кончали дело.
За порогом юрты выл и ревел ветер, злобно швыряя снег в натянутый войлок. В этом истошном реве мне слышались чьи-то крики, стон и смех. Сама природа здешних мест как бы подготавливала кочевника к восприятию чудесного, создавала благодатную почву. Только эта мысль мелькнула у меня в голове, как Тушегун-лама вдруг поднял голову, пристально посмотрел на меня и сказал:
— В природе много непознанного. Когда владеешь тайным знанием, можешь совершать чудеса, но дается оно лишь избранным. Попытаюсь продемонстрировать вам кое-что, вы потом скажете, видели ли что-нибудь подобное.
Он поднялся, засучив рукава своего желтого халата, вытащил из ножен кинжал и направился к пастуху.
— А ну-ка, Мичик, встань! — приказал он.
Пастух повиновался. Дама быстрыми движениями расстегнул ему рубашку и обнажил грудь. Я не понимал, что он собирается делать, но тут Тушегун со всей силой поразил кинжалом в грудь пастуха. Монгол упал, обливаясь кровью, брызги ее обагрили одежду ламы.
— Что вы наделали? — воскликнул я.
— Тс-с… Тихо, — прошептал он, повернув ко мне побелевшее лицо.
Несколькими ударами ножа он рассек грудную клетку монгола, и я собственными глазами увидел, как мягко колышутся легкие несчастного и сильно пульсирует сердце. Дама коснулся руками этих органов, кровь перестала течь, а выражение лица пастуха стало на удивление спокойным. Он лежал с закрытыми глазами и, казалось, спал безмятежным и глубоким сном. Дама начал вскрывать брюшную полость, но тут я, содрогаясь от ужаса и отвращения, закрыл глаза. А когда вновь их открыл, то с удивлением увидел, что пастух мирно спит и, хотя рубашка его по-прежнему расстегнута, на груди нет ни малейших следов раны. Тушегун-лама сидел неподалеку от жаровни, курил трубку и смотрел в глубокой задумчивости на огонь.
