Ричард Кнаак - Король серых
— Верни его. Я должен поговорить с ним.
Она не выпускала его из своих объятий.
— Что проку в разговорах? С этим можно подождать.
— Нет, нельзя. Именно ему я должен сказать — я уверен. Мне очень жаль, правда, но я не хочу быть королем.
Можно было предположить, что его отречение удивит, изумит Каллистру; чего он не ожидал увидеть, так это радостного выражения, которое появилось на ее лице, едва она услышала его слова.
— Я сказал что-то смешное?
Только теперь лицо ее приняло более подходящее случаю удивленное выражение.
— Так, значит, ты не шутишь? Ты сказал это совершенно серьезно?
— Разумеется, да.
— Но это предложение, от которого ты не можешь отказаться! — Она отпрянула и посмотрела на него так, будто впервые видела его. — Так не делают!
Джеремия скрестил руки на груди. По-прежнему играла музыка, только теперь она звучала более приглушенно. Вокруг по-прежнему кружились слившиеся в танце пары, но теперь они словно сознательно избегали приближаться к Каллистре и Джеремии, и вокруг них образовалось столько свободного пространства, что здесь могло поместиться Лохнесское чудище.
— Я так делаю. Мне жаль, Каллистра, но я не могу быть частью этого мира.
— Но ты уже часть этого мира. — Она взяла его ладони в свои и вплотную приблизилась к нему. — У тебя билет только в один конец! Ты зашел слишком далеко, туда, откуда нет возврата! Ты не сможешь вернуться… даже если очень захочешь!
— Нет возврата?.. — Джеремия Тодтманн поежился. Не может быть, чтобы она говорила всерьез. — Ты хочешь сказать, что я вынужден остаться здесь? Что путь назад мне заказан?
— Так гласят письмена на стене. — Каллистра потупила взор. К этой знойной женщине-призраку полностью вернулась ее прежняя манера говорить. — Отсюда туда пути нет.
«Отсюда туда пути нет…» Он был королем, но он был и узником, изгнанником из мира людей. Он мог смириться с ролью, которую ему навязывали, или обратиться в ничто.
Хуже, чем в ничто, — в жалкую тень этого «ничто».
В ушах Джеремии Тодтманна звенел смех ворона.
VI
Немногие получают удовольствие, беседуя с полицией — не важно, по какому поводу, — и Гектор теперь понимал, что не принадлежит к их числу. Хотя у него был весомый — и вполне законный — повод обратиться в полицию, чернокожий чувствовал себя не в своей тарелке, как будто сам совершил преступление и пытается его скрыть. Впрочем, скрывать ему было решительно нечего, разве что Джеремию Тодтманна. Полиция Чикаго — что правда, то правда — пользуется нехорошей репутацией, однако справедливости ради надо сказать, что все три раза, когда Гектор говорил по телефону с этой женщиной-полицейским, она была неизменно любезна с ним.
Только старалась она напрасно. О Джеремии Тодтманне не было ни слуху, ни духу. Хоть и говорят, что лучшая новость — это отсутствие новостей, однако он не на шутку испугался.
— Да, спасибо. Очень вам признателен. Вы будете держать меня в курсе, хорошо? Еще раз спасибо. — Гектор положил трубку и встал. Кроме него, на работе оставались еще два-три человека. Затянувшееся отсутствие Джеремии, судя по всему, встревожило только его. Моргенстрёма больше всего волновало то, что работу Тодтманна пришлось разделить между двумя другими сотрудниками, одним из которых был он сам.
Дольше оставаться в конторе не было смысла. У полиции был его домашний номер. Гектор снял пальто с крючка, который он сам приделал к съемной стене своего офиса-ячейки, и собрался уходить. Из-за разговоров с полицией он пропустил уже один поезд. Теперь ему предстояло добираться до Юнион-стейшн уже в темноте. Он утешал себя тем, что до вокзала было недалеко.
За окном порхнула какая-то тень. Гектор скорее почувствовал, чем увидел ее. Он резко обернулся. В это мгновение — сам не зная почему — он подумал о Джеремии. Он понимал, что это глупо: если только у его приятеля не выросли крылья, увидеть того за окном «Вечного залога» было маловероятно.
— Джеремия, — рассеянно пробормотал Гектор, вперившись в непроглядную темь, расстилавшуюся за стеклом. — Старик, я из-за тебя превратился в сплошной комок нервов! Куда, черт тебя побери, ты подевался? — Гектор вспомнил, что весь день практически не занимался делами. — Лучше бы тебе вернуться…
Сунув в портфель две папки с документами, он направился к выходу, надеясь поспеть на следующий поезд, который следовал за город.
Он без приключений дошел до стеклянных дверей и, хотя ничего вокруг не предвещало дурного, почувствовал внезапное облегчение. Он уже взялся за дверную ручку, когда внимание его привлекло отражение на стекле.
Это была птица, но не просто птица. Огромная черная птица, которая, как ему показалось, восседала на кресле, одном из тех, что были приготовлены для посетителей, приходивших в «Вечный залог» по делу.
Гектор оглянулся.
Никакой птицы не было, ни черной, ни какой-либо еще, — ни на кресле, нигде.
— Проклятие, — буркнул Гектор, которого начинало тревожить его разыгравшееся воображение. — Надо уносить отсюда ноги.
Исчезновение Джеремии не прошло для него даром. Джеремия был хорошим товарищем, хотя во всем, что не касалось непосредственно работы, отличался некоторой бестолковостью. Гектор достаточно знал Джеремию: исчезновения были не в его духе — как правило. Но вот, такой исключительный день…
Гектор пожал плечами и открыл дверь. Больше ничто его не задерживало, и он снова стал думать о том, как бы не опоздать на поезд. Помочь Джеремии он все равно не мог. Полиция держала ситуацию под контролем, а у него еще было свидание… по крайней мере он на это надеялся.
Как бы ни был Гектор расстроен из-за таинственного исчезновения Джеремии, он все же машинально подумал о том, что ему еще повезло — ведь то, что случилось — что бы это ни было, — случилось все-таки не с ним. Это соображение немного успокоило его. Какие бы чудовищные вещи ни происходили вокруг, если они происходили с кем-то другим, то человек в конце концов убеждал себя, что все не так уж ужасно и что по крайней мере его жизнь в безопасности.
Направляясь к лифту, Гектор, разумеется, не мог видеть крылатой тени, промелькнувшей у него за спиной.
В природе человека, когда его убеждают, что чего-то сделать нельзя, скорее усомниться, чем поверить в абсолютную истинность ответа. Возникает и растет упрямство, отклоняющее все разумные доводы, которые предлагаются в подкрепление невозможности решения. Именно это и произошло с Джеремией Тодтманном. В конце концов, ведь речь шла о его жизни. Если бы тогда, когда он работал в «Вечном залоге», ему сказали, что перед ним открыта всего одна-единственная дорога, он не придал бы этому значения, но говорить об этом сейчас, в мире Серых, было непростительно.
