Джим Батчер - Перемены
Взгляд у него был что надо. Некоторые так умеют. Им достаточно одного взгляда, и даже говорить не приходится ни слова, чтобы дать тебе понять: они умеют делать больно, они умеют это делать хорошо, и они не прочь продемонстрировать свое умение. Собственно, взгляд этот и эмоций-то никаких не отображает, поэтому его не передать словами. Вот Стройняшке слов и не потребовалось. Он смотрел на Рудольфа взглядом, в котором едва заметно виднелась тень старой доброй Смерти с косой. И не делал больше ничего.
Рудольф вздрогнул. Он пробормотал что-то нелицеприятное в адрес ФБР и вышел.
Агент Тилли снова повернулся ко мне. На мгновение лицо его смягчилось, губы сложились в некое подобие улыбки.
— Это вы сделали? — спросил он.
Мгновение я молча смотрел на него, затем покачал головой.
— Нет.
Тилли задумчиво побарабанил пальцами по губе. Потом несколько раз покивал головой.
— Хорошо.
Я удивленно повел бровью.
— Так просто?
— Я вижу, когда мне лгут, — пояснил он.
— Поэтому это можно считать снятием показаний, а не допросом?
— Это снятие показаний потому, что Рудольф весь изоврался, стараясь натравить моего босса на вас, — ответил Тилли. — Теперь я увидел вас своими глазами. И подрывник из вас неважный.
— Почему это?
— Ваша квартира — сплошная помойка. А неряшливые подрывники долго не живут. Моя очередь. Почему кто-то пытается повесить этот взорванный дом на вас?
— Думаю, дело в политике, — сказал я. — Кэррин Мёрфи лишила их чертовой уймы денег, положив конец кое-каким их темным делишкам. А деньги всегда повязаны с политикой. Вот и мне достается — потому что она именно меня нанимала консультантом по ряду этих дел.
— Чтоб его, этот ваш гребаный Чикаго! — совершенно искренне произнес Тилли. — Вся власть в штате прогнила насквозь.
— Аминь, — согласился я.
— Я читал ваше досье. Там написано, что моя лавочка за вами уже раз охотилась. И еще написано, что спустя несколько дней пропали без вести четверо агентов. — Он задумчиво прикусил губу. — Вас подозревали в похищениях, убийствах и как минимум в двух поджогах, из которых один — общественного здания.
— Не виноватый я, — мотнул я головой. — В смысле, в этой истории с домом.
— Любопытная у вас жизнь, Дрезден.
— Не слишком. Так, выдаются время от времени безумные выходные.
— Вовсе нет, — усомнился Тилли. — Вы меня здорово интересуете.
Я вздохнул.
— Ну что вы. Право, не стоит того.
Тилли обдумал мои слова; на лбу его, между бровями наметилась складка.
— Вам известно, кто взорвал здание?
— Нет.
Лицо Тилли было достойно увековечения в камне.
— Врете.
— Если я вам скажу, — объяснил я, — вы мне все равно не поверите, зато наверняка упрячете меня в психушку. Поэтому нет. Я не знаю, кто взорвал здание.
Он подумал и кивнул.
— То, что вы сейчас делаете, можно расценить как чинение препятствий следствию. А в зависимости от того, кто реально стоял за взрывом и зачем, это можно даже подвести под статью «государственная измена».
— Другими словами, — сказал я, — вы не нашли у меня дома ничего такого, что давало бы вам повод меня задержать. Поэтому вы теперь пытаетесь меня разговорить.
Агент Тилли откинулся на спинку кресла и хмуро уставился на меня.
— Я имею право задержать вас на срок до двадцати четырех часов вообще без всякого повода. И я могу сделать эти часы предельно для вас неприятными, не нарушая при этом ни одного закона.
— Мне не хотелось бы, чтобы до этого дошло, — заметил я.
Тилли пожал плечами.
— А мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне, что вам известно о взрыве. Боюсь только, никому из нас не получить того, чего он хотел.
Я подпер рукой подбородок и обдумал его слова. Я не исключал того, что Рудольфа на меня натравливал кто-то из сверхъестественного мира — возможно, даже сама графиня. Что ж, если так, может, мне и удалось бы перебросить эту маленькую бомбочку обратно на ее поле.
— Без протокола? — спросил я у Тилли.
Он встал, вышел и почти сразу же вернулся — наверное, выключил микрофоны. Потом снова сел на место и посмотрел на меня.
— Вам еще предстоит выяснить, что дом был заминирован, — сказал я. — На четвертом этаже.
— А вам это откуда известно?
— Некто, кому я доверяю, видел чертежи, на которых были указаны места установки зарядов — предположительно, по поручению владельцев здания. Я помню, как несколько лет назад вокруг меня все стены высверлили. Сказали, что удаляют асбест. И нанимали строителей владельцы здания.
— Зданием владеет «Нуэво-Верита, инкорпорейтед». Мы поднимали страховые документы — сумма невелика.
— Страховка здесь ни при чем, — возразил я.
— А что тогда?
— Месть.
Тилли склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня:
— Вы что-то такое этой компании сделали?
— Я сделал кое-что стоявшему у вершины пищевой цепочки той группы компаний, которой принадлежит «Нуэво-Верита».
— И что же?
— Ничего противозаконного, — заверил я его. — Но вы могли бы поинтересоваться делами типа, называвшего себя Паоло Ортегой, профессором, специалистом в области мифологии из Бразилии. Он умер несколько лет назад.
— Ага, — кивнул Тилли. — Так это его семья за вами охотится?
— Исключительно точное описание происходящего. В особенности это относится к его жене.
Тилли, не торопясь, усваивал эту информацию. Несколько минут в комнате царила тишина.
Наконец Тилли поднял на меня взгляд.
— Я питаю весьма большое уважение к Кэррин Мёрфи. Я звонил ей, пока вы отдыхали. Она говорит, что без колебаний встанет на вашу сторону. С учетом личности говорящего, это серьезное заявление.
— Угу, — согласился я. — С учетом личности — серьезное.
— Честно говоря, я не уверен, что в состоянии вам чем-нибудь помочь. Я не отвечаю за это расследование, а руководят им политиканы. Я не могу обещать вам, что вас снова не задержат для допроса — впрочем, сегодняшние события затруднят получение санкций суда для любых действий, направленных против вас.
— Не уверен, что понимаю вас, — признался я.
Тилли сделал неопределенный жест рукой в направлении остальной части здания.
— Они все уверены, что виновны вы, Дрезден. Уже пишутся заголовки и соответствующие статьи на первую полосу. Для подтверждения их точки зрения им не хватает всего лишь одной-двух улик.
— Им, — кивнул я. — Не вам.
Тилли вздохнул.
— Это сборище изрядных задниц.
— А вы?
— Я совсем другая задница.
