Поппи Брайт - Рисунки на крови
Сердце екнуло и забилось быстрее. От сердцебиения тут же пересохло во рту. Он схватил бутылку минералки из холодильника, удивившись про себя, откуда взяться “коне” в какой-то “Хлебнице” в “Подайте, христиане Кристи-Энн” штата Миссисипи.
У кассы Зах поставил на стойку минералку, добавил зажигалку (всю в кричащих розовых и черных зигзагах, но никакого повстанческого флага) и вытащил бумажник. Перед отъездом из города он не пытался снять деньги ни с одного из своих многочисленных банковских счетов, зная, что все они, возможно, под наблюдением. И что он сможет добыть еще. Он взял с собой только заначку наличными, которую держал на крайний случай; он всегда знал, что однажды ему придется сваливать и что делать это придется быстро. Теперь же выяснилось, что самой маленькой купюрой в бумажнике была сотня.
– Нет сдачи, – извиняясь, сказал Лист. – После десяти мне позволяют держать в кассе только пятьдесят долларов, а покупателей ни черта не было.
– Мне очень хочется пить.
– Ну…
Зах поймал взгляд мальчишки и не отводил глаз. Глаза у Листа были удлиненные и слегка раскосые, такого же золотистого цвета, что и волосы.
– Дай мне это, – предложил он, – а я тебя подкурю.
Это была упрощенная версия хакеровской методы, известной как прикладная социология. Ее можно было использовать, чтобы убедить телефонистку, что она говорит с самым что ни на есть настоящим техником “Телко”; эта метода работала и при всевозможных аферах, при выдавании себя за другого и неспецифическом мошенничестве вообще. Хорошенький продавец особых трудностей не представлял. Семена восстания уже были заброшены. Зах видел, как парнишка обдумывает его слова, как он уговаривает сам себя.
Облокотившись локтем о стойку, Зах выдал свою самую очаровательную улыбку.
– Что скажешь?
– Ну… А, какого черта! Бери что хочешь. Плевать. Я все равно скоро уволюсь.
– Спасибо. Ты настоящий сосед.
Зах бросил зажигалку в карман и, вскрыв минералку, от души,хлебнул. На вкус минералка была выдохшейся и безвкусной, но он ведь привык к канцерогенному супу, лившемуся из крана в Новом Орлеане. Уж там-то вкуса хватало.
– Тоже мне сосед, – фыркнул Лист. – Как будто ты из Миссисипи. Готов поспорить, ты из Нью-Йорка или еще откуда.
Такого Зах еще не слышал. Люди иногда считали, что его предки с Востока – факт, который бесконечно веселил Эдди, -.:но никто еще не обвинял его в ныо-йоркстве.
Он решил, что это его устраивает, – Ну да, – признал Зах. – Откуда ты знаешь?
– По акценту слышно. И ты не тянешь на местного. Единственное место, откуда ты еще можешь быть, это Новый Орлеан.
– Никогда там не был. – И, повинуясь внезапной вспышке вдохновения, Зах добавил: – Да, я туда и еду.
Взгляды их встретились вновь. На мгновение Зах вообразил, что Лист способен заглянуть ему прямо в мозг и увидеть и ложь, и сложные ее причины, те мили, которые он, убегая, преодолел, и те, что ему еще предстоят. Но он знал, что это неправда.
А будь даже и правда, в этих теплых медовых глазах он видел, что мальчишке плевать.
Приняв предложение Заха, Лист запер магазин, и они направились в заднюю комнату, чтобы выкурить один из косяков, что Зах забил с собой в поездку. Вытянув перед собой длинные ноги, Лист развалился на ящике туалетной бумаги. На колене поблекших джинсов, какие он носил с фирменным пиджаком, зияла демонстративная дырочка. Открытый взору участок кожи был усеян тонкими золотыми волосками.
Зах прислонился к противоположной стене, наблюдая за нервными жестами Листа, чувствуя вкус его губ на косяке. Казалось, глупо так рано перехватывать трах по пути на каком-то складе какого-то универсама в Миссисипи. Но от проклятого мальчишки просто слюнки текли.
– Я завтра увольняюсь, – сказал Лист после третьей затяжки. – Ненавижу эту паршивую дыру.
– А что вообще ты тут делаешь?'
– Я учусь в художественной школе в Джексоне. Фотография. Предполагалось, что я проведу здесь лето, сохраняя их хренову историю или еще что. Опротивело. Ни одна деревенщина ни фига не знает, и хоть бы один старый хрыч согласился со мной поговорить. Я понятия не имею, что из всего этого имеет хоть какое-то значение. Похоже, проект я завалил.
– А как насчет собственных исследований?
– Что ты хочешь сказать?
– Сходи в библиотеку, узнай, где жили люди, в каких домах есть привидения, – все такое. Большинство старых газет, наверное, есть на микрофильмах.
Лист поднял глаза на Заха. Белки глаз были подернуты тонкой сеткой алых нитей, но зрачки и радужки были захватывающе прозрачными и чистыми.
– Я визуалыцик, – сказал он. – Ненавижу читать.
Зах крепко прикусил язык, заодно впившись ногтями в мягкую плоть ладоней. Вот от таких небрежных заявлений у него – если не досмотреть – давление взмывало под самые небеса. Но сейчас заявление произвело лишь слабое покалывание в сердце, словно натягивается, вот-вот разорвется пленка. Ну и что, что Лист пустышка, – тем лучше. Это лишь облегчает дело, к тому же Заху после сегодняшнего вечера вообще не придется с ним увидеться.
– Ты много что ненавидишь, – сказал он.
– Пожалуй, – пожал плечами Лист.
– Скажи, а что тебе нравится?
Вопрос был явно не из простых. Зах видел, как мальчишка, отвергая один за другим, роется в возможных ответах.
– Мне нравится пляж, – наконец сказал он. – Правда, я никогда не захожу в воду. Но мне нравится сидеть на песке и смотреть в море. Такое чувство, что смотришь в бесконечность. Понимаешь?
В голове Заха мелькнул экран, полный бегущих чисел. Зах кивнул.
– Мне нравится спать.
Снова кивок, на этот раз в сочетании с легчайшим намеком на пожатие плечами. Скажи мне что-нибудь, о чем бы я сам не догадался.
– И ты мне правишься.
Оба они знали, что запираются здесь не просто для того, чтобы выкурить косяк, но повестку дня следовало проверить окольными путями, чтобы ни один не потерял лицо. Зах правила игры знал и одобрял. Улыбнувшись, он поднял бровь и стал ждать продолжения.
– Да ладно тебе, иди сюда и давай трахнемся.
Самая что ни на есть верная фраза, если хочешь кого-то склеить. Он наклонился к ящику туалетной бумаги, и внезапно Лист оказался рядом – лицо прижато к лицу, одна рука скользит под его футболку, другая сжимает ему ногу под свободными штанами. Губы Листа нашли его, сомкнулись, жаркий язычок пробует и ищет, а на губах все еще сосновый привкус травы. Пальцы паучками побежали по коже Заха, словно пытались запомнить ее тепло и текстуру. Прикосновения были отчаянными, будто У изголодавшегося. Несчастному дитяте, наверное, было так одиноко все это лето.
