Кэт Ричардсон - Входящая во Мглу
Дверь закрылась, звякнула цепочка. Потом дверь снова открылась. Из-за края показалась узкая полоска худого лица.
— Зачем я вам? У Кэма неприятности?
— Кэм пропал. Вы Сара? — повторила я.
Девушка распахнула дверь настежь и уставилась на меня. Ее можно было принять за набросок Чарльза Адамса. Чуть ниже меня, худая как скелет. Прямые черные волосы обесцвечены за пять сантиметров до корней. Лицо даже без макияжа настолько белое, что, должно быть, светится в темноте, фиолетовые круги бессонницы под ввалившимися глазницами. Но глаза каре-зеленые, не как у брата и матери. Черно-белая полосатая туника, черные леггинсы и босые ноги.
Она вымучила ответ:
— Я Сара. А вы кто?
— Меня зовут Харпер Блейн. Я частный детектив, ваша мать наняла меня, чтобы найти вашего брата. Он пропал около шести недель назад. Я думала, вы мне поможете. Могу я войти?
Сара отступила в сторону, и я вошла. Она заперла за мной дверь, потом провела в кухню и указала на крошечный откидной столик, приткнутый к стене за холодильником. На коротких обгрызенных ногтях отслаивался лак цвета высохшей крови. Я направилась к одному из двух стульев и устроилась с сумкой на коленях.
Сара посмотрела на меня, пожевала нижнюю губу и сказала:
— Я варила кофе. Будете?
Пошла к раковине, вынула затычку, и вода забурлила по трубе. Гул уносящегося мусора заглушил мой ответ. Сара глянула на меня через плечо, вытирая руки о хлопковое полотенце для посуды.
— Конечно. Спасибо, — кивнула я.
Она потянулась через раковину и нажала кнопку маленького стерео на разделочном столе. «Глория» Вивальди наросла и затихла. Через минуту Сара подошла с ярким медным подносом и разгрузила его с ловкостью официантки, подающей коктейли. На внутренней стороне красовалась яркая картинка «Спейс-Нидл» 1962 года. Прежде чем усесться напротив меня, Сара вернула поднос на разделочный стол. Она не смотрела мне в глаза. Взяла книгу со своей половины стола и положила ее на пол, затем подвинула ко мне чашку кофе и устроила между нами небольшой аккуратный барьер из кувшина с молоком и сахарницы. Потом стала бесцельно размешивать кофе, не поднимая головы.
Я предпочла черный кофе. По вкусу он напоминал омерзительную воду, пропущенную сквозь опилки, напитанные нефтью. Сара полоскала ложку в своей чашке.
— Так вы хотели поговорить о…
— Ваша мама наняла меня отыскать Камерона. У меня есть кое-какие мысли, где он может быть, но не почему он там. Я надеялась, с этим мне поможете вы.
Сара подняла голову и зло глянула на меня.
— О, так мамочка думает, если случилась беда, значит, виновата Сара?
Я молча смотрела на нее, пока она не покраснела, опустив глаза.
— Нет. Сосед Кэма по комнате сказал, что вы звонили пару раз и вроде бы неплохо ладили с братом. — Слова повисли в воздухе.
Сара болтала ложкой в чашке.
— Когда вы в последний раз с ним разговаривали?
Она подняла костлявые плечи, заняв угрюмую оборону.
— Не знаю. В марте, по-моему. С тех пор не видела и не слышала, так что, где он, не в курсе.
— В марте вы виделись лично или говорили по телефону?
— Лично.
— Где?
— В баре.
— Где?
— На Пайонир.
— Пайонир-сквер? — уточнила я.
— Да.
— Какой бар?
— Не помню.
Я вздохнула и откинулась на стуле. Выпила «кофе» и поставила кружку на стол.
— Будет легче, если мне не придется играть с вами в "Двадцать вопросов".
Снова злой взгляд. Моя сумка вздрогнула, и Хаос вырвалась наружу, царапаясь, полезла на стол. Сара во все глаза уставилась на пушистое видение, осваивающее незнакомую территорию. Зверушка сунула нос в мою кружку с кофе, я сгребла ее за шкирку.
— Хаос! Нельзя.
Она чихнула, раздраженно затрясла головой. Сара тотчас просветлела лицом и потянула к ней руку.
— Лапушка! — вскрикнула Сара.
Дала понюхать свой палец. Хаос лизнула его кончик, тщательно обследовав.
— Кусается?
— Нет.
Сара гладила хорька по голове, пока я ссаживала непоседу. Потом Хаос юркнула изучать чашку Сары.
— Не подпускайте ее к сахару, — предупредила я.
— Можно ему — ей — молока? Не повредит?
— Только капельку, — разрешила я.
Сара окунула мизинец в кувшин и предложила Хаос, та слизнула молоко стремительным язычком. Девушка сияла.
— Можно ее подержать?
— О, конечно.
Сара осторожно подняла хорька и усадила себе на плечо, зверушка прижалась к ее шее.
— Какое чудо!
Хаос ткнулась носом в ее щеку. Сара минут пять восхищалась неповторимостью моей питомицы, пока Хаос подлизывалась, бегая по ее плечам и рассыпая колюче-щекочущие поцелуи, — охотница за вниманием. Переполненная счастьем от пушистых прикосновений Сара взялась изливать душу.
— Не знаю, касается ли это исчезновения Кэма, но, думаю, не исключено. Он помог мне выпутаться из неприятной истории… в феврале, по-моему. Я ввязалась в нее по собственной дурости — у меня тогда крышу снесло, понимаете?
Я подтолкнула ее:
— Что случилось?
— Ну, вначале давайте расскажу вам о нашей семье. Кэм не старший. Старшая я. Но поскольку он мальчик — мужчина, — все достается ему.
В голосе Сары промелькнула горечь.
— Машина, траст, образование… все. Я получаю только содержание до тех пор, пока выйду замуж. Если не появится ни мужа, ни детей, буду получать его до самой смерти. Все равно, что жить на родительском обеспечении! Когда я спросила маму, почему у меня нет траста на колледж, знаете что она ответила?
— Нет.
Ее голос погрубел и задребезжал от ярости.
— Они с отцом, видите ли, не хотели, чтобы какой-нибудь парень женился на мне из-за денег! Каменный век! Мама вечно несет чушь о богатых и бедных! Такая ерунда. И знаете, ведь я пыталась. Правда. Но мне это не понравилось. Вот я и решила: раз я не могу делать то, что хочу, не нужны мне ее деньги.
Сара хмыкнула.
— Представляете, наверно, как мамочка обрадовалась! У нее нашлось немало способов продемонстрировать, как она не одобряет мой выбор. Я разозлилась. Начала поступать так, чтобы наверняка вывести ее из себя, досадить по полной. Кэм пытался давать мне деньги, чтобы я могла не работать, но я не брала.
Сара взмахнула рукой, показывая на свои волосы и тело.
— Тогда-то я с собой все это и сотворила. Мертвенный готический образ. Проколола нос, бровь… и много что еще. Говорила, что сделаю татуировку, но, если честно, меня воротило от одной мысли — больно похоже на клеймение скотины! Я даже прикупила пару красных контактных линз, — хохотнула она. — Мамочку они просто убивали. Я начала зависать с какими-то бандитами, разыгрывая из себя шлюху, принимала наркотики — весь набор подросткового протеста. Только вот у меня он проявился в двадцать один, когда выпивка уже не особо большой грех. Мне приходилось опускаться ниже некуда. И умудряться не выводить маму из терпения, потому что, если бы она выкинула меня на улицу, как бы я делала ее жизнь такой же несчастной, как моя?
