Евгения Микулина - Женщина-VAMP
Человеческое.
Я медленно поднимаю взгляд на того, кто меня спас.
Это небольшое, хрупкое на вид человеческое существо. Светлое короткое пальто расстегнулось, оно запачкано в пылу борьбы. На нем кровь. Стекла сверху, из разодранного горла?
Нет. Я вижу бледную обнаженную шею – на ней нет ни царапины. Но выше, на подбородке, и правда есть кровь. Существо поднимает тонкую, белую руку и вытирает кровь со своего лица.
Окровавленная собака с разодранным горлом лежит без движения у ног, одетых в узкие черные джинсы и смешные разноцветные кеды.
Я смотрю в черные, непроницаемые глаза женщины, которую люблю, и мне кажется, что я прямо сейчас сойду с ума. Если уже не сошел. Наверное, сошел – иначе как можно объяснить все это?
Марина.
Марина появилась словно из пустоты, бледной стремительной тенью. Марина взбежала вверх по вертикальной стене. Марина голыми руками сломала хребты четырем бродячим псам. Марина рычала, как дикий зверь.
Марина… загрызла на моих глазах собаку?..
Хотелось бы мне знать, что у меня теперь с лицом. Наверное, что-то страшное, потому что Марина, встретившись со мной взглядом, на секунду прикрывает глаза, и на ее прекрасном, бледном, испачканном звериной кровью лице появляется гримаса невыносимого страдания. Я и раньше видел, как по нему проносилась тень какой-то затаенной боли. Но это было ничто – лишь намек на ту агонию, что она испытывает теперь. И одновременно я вижу в ее чертах… обреченность.
Словно она всегда знала, что так будет. Что эта боль настигнет ее.
Она открывает глаза. Я никогда не видел у нее таких глаз. Они… старые. Мертвые. Как будто ей тысяча лет.
Она тихонько качает головой и слегка разводит руками, показывая на окружающие ее трупы. И шепчет:
– Влад. Мне так жаль…
Это она – моя Марина. Это ее голос, ее черты, ее фигура, которая всегда казалась мне такой хрупкой. Нет никакого способа примирить только что увиденное с тем, что я знаю о ней, с тем, что я вижу сейчас.
По всему судя, это женщина, которую я люблю. Но сделанное ею только что… То, как она выглядит сейчас… Это не могла сделать женщина, которую я люблю. Это никакая женщина не могла сделать. Это вообще не мог сделать человек.
Я стою перед ней на коленях в снегу, не в силах подняться. Я могу только протянуть к ней руку – моя рука все еще дрожит. Она делает инстинктивный шаг назад – словно бы думая, что я боюсь ее, и желая показать, что мне она не причинит вреда.
Я и сам не знаю, боюсь ли. Мне кажется, что мой мозг сейчас взорвется. И меня определенно скоро опять вывернет. Мне приходится снова опереться рукой на грязный снег. А потом, справившись с приступом тошноты, я поднимаю на нее взгляд – я смотрю в ее тысячелетние глаза и спрашиваю – глухо и, наверное, едва слышно:
– Марина… Ради бога… ЧТО ты такое?
Глава 10
Самое смешное, что я оказалась в этом переулке совершенно случайно.
«Смешно», конечно, неподходящее слово. Иронично? Чудовищно? Абсурдно? Несправедливо? Выводит из себя? Рвет сердце? Убивает?.. Да, так будет верно.
Меня убивает несправедливость того, что произошло. Высокая ирония этой ситуации. Я готова взвыть от гнева… И одновременно рухнуть на колени, благодаря небеса за то, что оказалась в нужное время в нужном месте. Пусть моей дерзкой попытке обрести человеческое счастье теперь пришел конец. Но зато он… Он жив. За это любую цену можно заплатить. Все, что угодно, можно отдать.
Я оказалась в этом переулке случайно. Я не следила за ним, не пыталась уберечь от беды, не собиралась спасать. Я просто хотела поохотиться: знала, что в этом районе много бродячих собак – самой естественной добычи для таких, как я, городских хищников. Я увидела, что мои будущие жертвы сами нынче ночью охотятся, – эти твари часто нападают на людей, именно поэтому я всегда истребляю их с чистой совестью.
Я бросилась спасать человека, не понимая еще, что это Влад, – запах псины вокруг него был настолько силен, что я не почуяла его запаха, самого дорогого для меня в мире. Какая ирония.
Я осознала полную меру того, что произошло, только когда увидела его полные ужаса глаза и услышала, как он выдохнул мне в лицо свой вопрос: «ЧТО ты такое?» И мой мир – мой счастливый, уютный, тщательно выстроенный мир – рухнул в одну секунду.
Он видел то, что я сделала с собаками. Слышал мое рычание. Видел меня в действии – видел силу и скорость, каких не бывает у нормальных людей. Слышал звук, с которым я перегрызла глотку последней псине. Видел кровь на моих губах. Теперь он узнает – поймет, – кто и что я такое. И это означает, что я его потеряла.
Будь на моем месте кто-то другой, Влад был бы уже мертв. Самое ценное, что есть у меня и мне подобных, – это наша тайна. Смертные не должны ее знать. Их удел – неведение: они становятся нашими жертвами в неведении, потому что мы нападаем внезапно, ничего не объясняя. Но даже если мы охотимся не на них, но им не повезло и они оказались свидетелями нашей охоты, мы должны убивать их… Никаких свидетелей. Наш темный мир должен всегда оставаться во тьме. Таков закон. Этот закон необходимо строго соблюдать – иначе воцарится хаос.
Да, таков закон. Но не мне его применять. Я уже нарушила все законы, когда полюбила его и подпустила к себе. Нам законы теперь не писаны. Я – это я. Он – это он. Я его не убью. И никому не дам убить.
Не это разрывает мне сердце – сердце, которое почти не бьется, почти не живет. Один удар в минуту – это не сердцебиение. Не признак жизни. Но этого, как выясняется, достаточно, чтобы сердце болело как живое.
Мое сердце разрывается от выражения на его красивом, любимом, человеческом лице. Он видит меня сейчас такой, какая я есть. Он видит во мне монстра. Он никогда больше не сможет меня любить. Все кончено. Кончено… Да, я знала, что так будет. Но я надеялась, что не так скоро. Еще не сейчас. Не теперь, когда я только-только его нашла.
Все кончено.
Но он жив.
Это должно меня утешать. ЭТО должно быть для меня главным… Об этом я должна буду теперь думать, стараясь утешить себя в неизбежном, уже охватившем меня одиночестве. Одиночестве, которое я даже слезами не смогу излить. Потому что такие, как я, не могут плакать.
Я прикрываю веки – я не могу больше смотреть на его лицо. На ужас и недоумение в его глазах. И в темноте слышу его голос – он переспрашивает неуверенно, его голос слегка дрожит:
– Марина? Ответь мне…
Я снова встречаюсь с ним взглядом. Это удивительно, но страх перестал быть основной эмоцией, которая им владеет. Он хмурится, склоняет голову набок. В его выражении есть что-то… вопросительное. Мне знакомо это выражение – я видела его раньше. Он… беспокоится. О господи, он беспокоится обо МНЕ!
