Кирилл Кудряшов - Круги на воде
Холод обжег мои легкие, а темнота ослепила меня, и в первую секунду мне показалось, что мне нечем дышать. Что за преградой находился открытый космос, в котором не было ничего, кроме вселенской пустоты. Не было воздуха, не было света, не было жизни… Но в следующее мгновение я вдохнул морозный воздух этого мира, и осознал, что все еще жив.
Позади меня струился тусклый свет, но у меня не было ни времени ни желания оборачиваться, чтобы понять, действительно ли грань пропускает свет того мира, из которого меня только что выдернули. В этом неестественном свечении я увидел того, кто держал меня за руку, и от ужаса и омерзения рванулся назад, упираясь ногами в землю.
Да, под моими ногами что-то было. Земля ли, или асфальт — я не знал. В тот момент у меня не хватило времени, чтобы выяснять все это, ибо единственным моим желанием было как можно скорее вырваться из рук существа, державшего меня. Ну а о том, чтобы пройти за предел второй раз, у меня и мысли не возникало!
Я рванулся, что было сил, но существо, едва различимое в тусклом свете, не желало отпускать меня. Издавая мерзкие булькающие звуки оно тянуло меня к себе, и сквозь его хриплое дыхание я различал клацанье его зубов друг о друга… Что-то липкое коснулось моей второй руки, и я, в отчаянном порыве, наотмашь ударил тварь ладонью по лицу.
Она захрипела еще громче, роняя на землю хлопья красноватой пены, и двинулось на меня, чем я и не преминул воспользоваться, еще раз со всей силы рванувшись назад. В мир, откуда она выдернула меня.
Спиной я ощутил перепад температур, а затем в глаза мне ударил свет. Я снова был в мире «Безмолвного Армагеддона», вот только тварь все еще держала меня за руку…
Я рванулся еще раз, втаскивая ее вслед за собой, и когда голова существа показалась из преграды, оно отпустило меня, видимо ослепленное солнцем, как несколько секунд назад меня ослепила темнота ее мира.
Голова исчезла, юркнув обратно за черную стену, а я, дрожа, отступил к машине, потирая запястье, на котором отчетливо были заметны следы впившихся в меня тонких пальцев.
Я привалился к капоту, прогоняя из головы образ твари, едва не утащившей меня за предел… Я пытался стереть ее образ из памяти и, может быть, и сумел бы это сделать, убедив себя, что все происшедшее мне почудилось, если бы в этот миг обитатель ТОЙ стороны не прошел через преграду, щуря глаза от яркого света.
Это существо во многом походило на человека. Будучи чуть выше меня ростом, оно держалось прямо, как подобает человеку, не горбя спину и не порываясь опуститься на четыре конечности, хотя его руки были гораздо тоньше человеческих, и доходили ему до колен. Колени… Колени сгибались в обратную сторону, и тварь чуть припадала на ноги, когда делала шаг вперед…
На ней была одежда или, по крайней мере, ее подобие. Лохмотья ниже пояса, напоминавшие шорты, лохмотья выше пояса, похожие на рубашку с коротким рукавом, подвязанную пояском в районе грудной клетки за неимением пуговиц… Но отвращение в этом существе внушали не длинные руки, оканчивающиеся тонкими пальцами с ломанными когтями, и даже не его серая кожа, во многих местах висевшая лохмотьями и открывавшая рваные раны, из которых сочилась бело-желтая жидкость, слишком густая для крови и слишком жидкая для гноя. Отвращение и ужас внушало его лицо… Глубоко посаженные широкие глаза, сверкавшие красным светом из-под нависших бровей, костяной нарост на лбу, напоминающий коготь, загнутый вниз, смещенный к правой щеке нос, делавший лицо твари абсолютно несимметричным, и полуоткрытый рот, усаженный громадными зубами, росшими, казалось, не в деснах, а прямо на губах. Изо рта и носа существа стекала все та же бело-желтая мерзость, хлопьями пены висевшая на его лице и, время от времени, падавшая на землю, при резком движении головы.
— Урод… — прошептал я, определив, тем самым, по крайней мере для себя, название этого непрошеного гостя из иного мира.
Урод повернул голову на звук моего голоса, все еще щуря глаза. Его руки прошлись по его лицу, снимая с него слой засохшей пены и куски отваливающейся кожи, и на секунду мне показалось, что сейчас он выцарапает себе глаза. Он чуть склонил голову на плечо, рассматривая меня, а потом, словно потеряв ко мне интерес, принялся оглядываться вокруг…
Я сделал шаг к дверце машины, за ним еще один… Урод не обращал на меня никакого внимания. Я легко мог бы сесть в джип и уехать прочь, но… Что-то во мне взорвалось! Уехать сейчас, означало бы оставить эту тварь здесь. В этом мире, который я по праву считал своим. Означало бы позволить ему бродить здесь сколько угодно, и, кто знает, может быть спустя пару дней это создание добралось бы и до Молчановки. Последним аргументом стало то, что мой автомат валялся на земле у самых ног уродца, и я не собирался возвращаться деревню, полную одичавшей живности, вооруженный одним лишь швейцарским ножом, который я прихватил во время своего шопинга.
Ведь это мой мир! Я создал его!
Сжав кулаки я заставил уйти предательскую дрожь. Примерился, и, сочтя что расстояние, отделявшее меня от урода было бы вполне приемлемо даже для прыжка в моем родном мире, не говоря уже об этом, с уполовиненной силой тяжести, я прыгнул…
Руки урода метнулись не то ко мне, не то к его лицу. Я так и не понял, пытался ли он атаковать, или же наоборот, защититься от меня. Автомат был в моих руках, и я, как заправский Рэмбо, перекативший через бедро, припал на одно колено в паре шагов от уродца… С такого расстояния не промахнулся бы не то, что слепой, но даже и его собака поводырь!
Урод разинул пасть, и снова захлопнул ее клацнув своими громадными, но тупыми зубами, разбрызгав по сторонам хлопья пены. Тощие руки потянулись ко мне, а красные глаза, наконец, привыкнув к яркому свету, распахнулись во всю ширь. Я не мог прочитать их выражение — это не был человеческий взгляд, в котором можно увидеть эмоции собеседника.
И я, переведя автомат на стрельбу одиночными патронами, нажал на курок.
Пуля вошла в грудь уродцу, отбросив его на шаг назад, к черной грани миров. Руки метнулись к ране и прижались к ней, силясь остановить кровотечение. Кровь у урода оказалась все же красной, и мне противно было думать, что же выделяется из-под сорванной кожи на его теле… Он глухо захрипел, не раскрывая рта и, едва не потеряв равновесие, сделал шаг ко мне, покачнувшись на своих тонких, неестественно выгнутых ногах.
— Дубль два! — сказал я, чувствуя, как ко мне возвращается былая уверенность в собственных силах. Это мой мир, и гостей в него я не приглашал.
Вторая пуля вонзилась ему в шею, вновь отбросив на шаг назад. Руки метнулись к новой ране, чтобы зажать ее, открывая, тем самым, старую… Ошмотья серой кожи и капли крови, вылетев из затылка уродца, вместе с пулей, прошедшей насквозь, прошли сквозь черную стену, покинув этот мир.
