Грэхэм Мастертон - Пария
За дверью, дрожа на вечернем ветру, стоял Эдвард Уордвелл, одетый в плащ в шотландскую клетку и вельветовую шляпу с козырьком.
— Извиняюсь за набег, — сказал он. — Но я слышал, что случилось, и просто обязан был с вами поговорить.
Честно говоря, его вид принес мне удивительное облегчение. В этом свихнувшемся доме любое общество было лучше, чем одиночество. К тому же я хотел поговорить с ним об изображении «Дэвида Дарка».
— Прошу, — пригласил я его. — Я еще не разжег камин. Я только что появился дома. Меня недавно выпустили.
— Вы думаете, ваш адвокат вытянет вас из этого? — спросил Эдвард Уордвелл, снимая шляпу и входя в холл.
— Надеюсь. Это мой тесть. Собственно, мой бывший тесть, раз моей жены уже нет. Уолтер Бедфорд из фирмы «Бедфорд и Виббер». У него широкие знакомства. Даже очень. Он играет в карты с судьей и в гольф с прокурором округа.
— Я знаю его, — ответил Эдвард Уордвелл. — Вы, наверное, забыли, что я знал вашу жену. Мы ходили вместе с ней на занятия по истории морских путешествий. Это было в Рокпорте, три или четыре года тому назад. Ваша жена была очень красива. Все ребята хотели гулять с ней. Красивая и способная девушка. Меня очень огорчило известие о ее смерти.
— Что ж, благодарю и за это, — ответил я. — Что-нибудь выпьете?
— Лично я предпочитаю пиво.
— В холодильнике есть «Хейнекен».
Эдвард Уордвелл вошел за мной в кухню. Я открыл бутылку, а он внимательно присматривался ко мне, когда я наливал пиво.
— Вы же не убивали эту бабулю, не так ли? — спросил он.
Я поднял на него взгляд. Потом медленно покачал головой.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
— У меня есть некоторое представление о том, что здесь творится. Знаете ли, я не напрасно работаю у Пибоди. Никто лучше меня не знает морской истории Салема и Грейнитхед, может, за исключением семьи Эвелитов… Но ведь у меня нет доступа в их библиотеку.
— Вы знаете, что здесь творится?
— Ну конечно, — ответил он, взяв бокал из моей руки. Он сделал небольшой глоток, на его губах осела пена. — Грейнитхед известен духами, так же как Салем известен ведьмами. Хотя отцы города сделали все, чтобы это затушевать. По-моему, нет сомнений, что Грейнитхед — звено цепи, соединяющей мир духов, если можно так выразиться, и материальный мир. Это единственное такое место во всех Соединенных Штатах, может даже на всей планете.
— Значит, по-вашему… по-вашему, я совсем не отвечаю за то, что случилось с миссис Саймонс?
— Это возможно, но, по-моему, крайне маловероятно. Вы не знаете, конечно, что в течение последних десяти лет в Грейнитхед имели место шесть или семь смертельных случаев среди людей, которые недавно потеряли кого-то близкого. Что характерно, каждый раз смерть наступала при удивительных и необъяснимых обстоятельствах. Одного мужчину нашли утонувшим, с головой, засунутой в сливное отверстие ванны. Газеты твердили, что этот тип сунул голову в отверстие, чтобы увидеть, что мешает сливу, но полицейский рапорт говорит о чем-то другом. Отверстие в ванне было настолько мало, что в нем еле умещалась шея человека, так что этот тип никак не мог всадить голову в отверстие. Врачам пришлось отрезать ему голову, а потом выдавить ее из канализации сильным потоком воды.
Я скривился, а Эдвард Уордвелл пожал плечами.
— Смерть миссис Саймонс была такой же, — заявил он. — Физическая невозможность. Это значит, что если бы вы захотели убить ее таким образом, то как, по-вашему, вы смогли бы это сделать?
— Никак. Все это напоминало какой-то кошмарный цирковой трюк.
— Вот именно, полиция тоже так считает. Они обязаны доказать в суде, что вы убили миссис Саймонс, но если вы неопровержимо докажете, что ни один человек не смог бы пробить ее цепью висящей люстры, то получите свободу.
— Пройдемте в холл, — предложил я. — Я хотел бы разжечь камин, пока не превратился в сосульку.
Мы вошли в холл. Я встал на колени перед камином, чтобы вычистить пепел. К счастью, возле камина были сложены сухие щепки и газеты для розжига, поэтому мне не нужно было выходить. Эдвард Уордвелл отставил бокал и поднял акварель с видом грейнитхедского берега. Он небрежно присматривался к картине, а когда я отвернулся, разыскивая спички и за газетами, то краем глаза увидел, что он жадно уставился на корабль.
— Во всех шести или семи случаях, — продолжал он, — только двух человек обвинили в убийстве и обоих освободили после первого же дня суда. Всякий раз окружной прокурор приходил к выводу, что улик недостаточно. То же самое будет и с вами.
Я чиркнул первой спичкой и поджег ей край свернутой газеты.
— Откуда же вы так подробно все это знаете? — спросил я.
— Морская история Грейнитхед неразрывно связана со спиритической историей Грейнитхед. Это магическое место, мистер Трентон, как вы, наверное, сами убедились. Более того, эта магия реальна и опасна. Это не Дом Психов в Диснейленде.
Дерево начало разгораться. Я встал и отряхнул брюки.
— Я начинаю понимать, мистер Орвелл.
— Уордвелл. Но можешь звать меня просто Эдвард.
— Хорошо. Меня зовут Джон. — Впервые мы пожали друг другу руки.
Я кивнул в сторону акварели.
— Теперь я знаю, почему ты так жаждал получить эту картину. Вчера вечером я провел небольшое следствие и выяснил, что за корабль нарисован на заднем плане картины.
— Корабль? — повторил Эдвард.
— Не притворяйся, Эдвард, не прикидывайся простачком. Этот корабль «Дэвид Дарк», наверняка единственное изображение, которое сохранилось до нашего времени. Ничего удивительного, что картина стоит много больше пятидесяти долларов. Я теперь не отдам ее меньше чем за тысячу.
Эдвард дернул себя за бороду и начал яростно накручивать ее на пальцы. Он посмотрел на меня водянистыми глазами из-за круглых очков, наконец испустил длинный протяжный вздох. Снова до меня долетел запах конфет: анисовых и лакрицы.
— Я надеялся, что ты этого не обнаружишь, — признался он. — Боюсь, я сам вчера выставил себя идиотом. Нечего было гоняться за тобой. Следовало разыграть всю сцену спокойно.
— Ты заинтересовал. А теперь разбудил и надежду заработать.
— Я не могу заплатить больше трехсот долларов.
— Почему?
— Просто потому, что у меня нет больше.
— Но ты же говорил, что покупаешь для музея, — напомнил я ему. — Не пытайся меня убедить, что у музея есть только триста долларов.
Эдвард сел, не выпуская из рук картины.
— Правда такова, — начал он, — что музей вообще не знает об этой картине. На самом деле у Пибоди и понятия не имеют, что я сам, по своей воле, исследовал историю «Дэвида Дарка». В Салеме, особенно у Пибоди, люди вообще не хотят разговаривать об этом корабле. Ты говоришь: «Дэвид Дарк», а они отвечают: «Никогда о подобном не слышал!» и чертовски ясно дают понять, что не хотят и слышать о нем.
