Фрэнсис Вилсон - Апостол зла
Лизл посмотрела на Рафа.
— Ты сам слышишь, что говоришь? Ты понимаешь, как все это выглядит?
Он вздохнул и уставился на тротуар на подходе к «Нордстрему».
— Понимаю — параноидально. Но, Лизл, я ведь не сумасшедший. Я не утверждаю, что мы — жертвы всеобщего заговора. Все не так просто. По-моему, это больше подсознательные процессы, которые складывались веками. Они стали устойчивыми и получили всеобщее распространение по очень простой причине — потому, что они эффективны. Они заставляют нас творить, чтобы прочие могли нас доить.
— Ну вот опять.
Он поднял руки.
— Сдаюсь. Может быть, я сумасшедший. А может, и нет. В одном я уверен, что ты и я, мы с тобой не такие, как прочие. Я хочу слить мой остров с твоим, хочу, чтобы между нами возникла нерасторжимая связь. Посмотри на этих людей, Лизл. На своих так называемых братьев. Есть среди них хоть один, на кого ты могла бы рассчитывать? По-настоящему положиться? Нет. Но ты можешь рассчитывать на меня. Не важно в чем, не важно где, не важно когда, но ты можешь на меня положиться.
Лизл покосилась на Рафа и увидела, как напряжен и настойчив его взгляд. И поверила. И воспрянула духом. И снова вдруг вспомнила, что идет за покупками.
Они бродили по переполненным залам и наконец остановились у витрины в ювелирном отделе. Три продавщицы занимались с другими покупателями. Лизл приглядела широкое, в двадцать дюймов, ожерелье из восемнадцатикаратового золота, которое лежало в дальнем конце прилавка вне досягаемости. Ее привлекло плетение «в елочку».
— Нравится? — спросил Раф.
— Очень красиво.
Он протянул свою длинную руку и вынул украшение из гнезда. Расстегнул застежку.
— Вот. Примерь.
Он застегнул ожерелье у нее на шее и подвел к зеркалу. Золото мерцало на груди, затмевая тоненькую цепочку с каури.
— Чудесно.
— Радует тебя блестящий металл, да? Ну тогда давай добавим еще.
Он снова протянул руку и прихватил пару золотых серег с ониксом. Лизл вытащила из ушей надетые сегодня маленькие булавочные сережки и позволила Рафу вдеть вместо них новые.
— Замечательно, — сказал он. — И последний штрих.
Через секунду он надел ей на правое запястье филигранный браслет из восемнадцатикаратового золота.
— Вот! — одобрил он. — Теперь полная картина. — Сжал локоть и мягко вытащил Лизл из ювелирного отдела. — Пошли.
— Куда?
— К выходу.
— Но мы не заплатили.
— Мы не обязаны. Мы — Высшие.
— О Господи, Раф!
Она попыталась вернуться к прилавку, но Раф крепко держал ее под руку.
— Доверься мне, Лизл, — проговорил он ей на ухо. — Следуй за мной. Я единственный, кому ты действительно можешь верить.
У нее перехватило дух, и она позволила ему увлечь себя к выходу, уверенная, что в любой момент на них бросятся магазинные детективы и препроводят в контору, где допросят с пристрастием и арестуют. Но никто их не останавливал.
До самого порога. У стеклянных дверей, ведущих на улицу, перед ними вырос швейцар в униформе, придерживая рукой в перчатке дверную ручку.
— Нашли все, что хотели? — с улыбкой спросил он.
Лизл почувствовала, как у нее задрожали колени. Все эти драгоценности стоят столько, что судить ее будут за крупное хищение, а не за мелкую кражу. Она ясно представила, как ее репутация и вся научная карьера вылетают в трубу.
— Сегодня мы только присматривались, — объяснил Раф.
— Очень хорошо! — произнес швейцар и распахнул дверь. — Заходите в любое время.
— Непременно, — пообещал Раф, пропуская Лизл вперед. Ее охватило невероятное облегчение, когда они смешались с пешеходами и пошли вверх по Конвей-стрит. Отойдя на полквартала от магазина, Лизл вырвала руку.
— Ты рехнулся? — спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Она была в ярости. Ей хотелось бежать, бросить его, никогда его больше не видеть.
На лице Рафа появилось выражение изумления, но на губах мелькала тень улыбки.
— А в чем дело? Я думал, ты любишь золотые украшения.
— Люблю! Только я не воровка!
— Это не воровство. Ты взяла то, что принадлежит тебе.
— У меня есть деньги! Я могу позволить себе покупать драгоценности!
— Точно так же, как я. Я могу купить весь отдел и увешать тебя золотом. Но дело не в этом. Я совсем не поэтому так поступил.
— В чем же дело?
— В том, что есть «мы» и «они». Мы не обязаны отвечать перед ними. Они заслуживают всего, что мы с ними сделаем, и должны нам все, что мы у них возьмем. Они даром пользовались тобой всю жизнь. Самое время получить кое-что назад.
— Мне ни от кого ничего не нужно, если я этого не заработала.
Он грустно улыбнулся.
— Разве ты не понимаешь? Ты уже все заработала. Просто потому, что ты — Высшая. Мы тащим их на своем горбу. Это наши умы, наши мечты, наши стремления толкают машину прогресса и направляют на верный путь их. Без нас они до сих пор пекли бы клубни на торфяных кострах рядом с жалкими хижинами.
Лизл подняла руки, расстегнула ожерелье. Вынула серьги, стянула браслет.
— Возможно, все это так, но я возвращаю вещи назад. Я не могу их носить.
«И не могу оставаться с тобой». Раф протянул руку.
— Позволь мне.
Лизл поколебалась, потом отдала ему золотые украшения. Раф оглянулся и сунул их первой прошедшей мимо женщине.
— Веселого Рождества, мэм, — сказал он и ссыпал золото ей на ладонь.
Этот жест ошеломил Лизл. Это не воровская проделка. Раф пытается что-то доказать. И когда он взял ее под локоть, она вырываться не стала.
Они двинулись дальше, а Лизл оглянулась. Женщина смотрела на них как на сумасшедших. Перевела взгляд на драгоценности на ладони и бросила их в ближайшую маленькую урну.
Лизл остановилась, дернула Рафа за руку.
— Это же восемнадцатикаратовое золото!
Раф потянул ее за собой.
— Она приняла его за мишуру. В любом случае это всего лишь блестящий металл. Вот и все.
Лизл отвернулась от женщины и от урны.
Безумие полное!
Но какое волнующее!
Не волнующее, а ужасающее.
Брось. Признайся, что в данный момент ты переживаешь кипучее и волнующее возбуждение.
Лизл слышала, как разливается в крови адреналин, как колотится сердце. Признание невыносимое и ненавистное, но она в самом деле сильно взволнованна.
— Я чувствую себя виноватой.
— Это пройдет. Ты — Высшая. В твоей жизни не должно быть места чувству вины и раскаяния. Если ты что-то сделала и почувствовала себя виноватой, надо сделать это еще раз. И еще. Десять, двадцать, тридцать раз, если потребуется, пока чувство вины и раскаяния не исчезнет.
