Джеймс Лавгроув - Дни
– Красиво, правда? – спрашивает Кимберли-Энн, указывая на драгоценную мозаику. Будь ее улыбка еще чуточку ярче – пришлось бы надевать солнцезащитные очки, чтобы не ослепнуть.
Линда кивает.
– Вы здесь впервые?
– Да, – отвечает Линда. Она слишком заворожена мозаикой на полу, чтобы почувствовать досаду от того, что ее с Гордоном неопытность бросается в глаза каждому.
– Тогда, если позволите, я вам немного расскажу, как ориентироваться в нашем магазине. Прежде всего вам понадобится вот это. – Кимберли-Энн вынимает и протягивает им буклетик из стопки, которую держит. – Тут есть планы всех шести этажей, все отделы, указано, где расположены уборные, лифты, эскалаторы и рестораны. Обычно мы советуем новичкам заранее выработать определенный маршрут, чтобы посетить все интересующие их отделы с наименьшим риском заблудиться, но вы похожи на благоразумных людей, – наверное, сами во всем разберетесь.
Линда вежливо благодарит ее за комплимент.
– Затем вам стоит подумать о том, куда вы будете складывать покупки. Мы предлагаем широкий выбор возможностей. Хотите посмотреть?
Прежде чем Триветты успевают раскрыть рот, Кимберли-Энн уже ступает размашистой походкой туда, где припаркованы моторизованные коляски и тележки для покупок. Линда вопросительно смотрит на Гордона, тот поводит плечами, и они идут следом.
Кимберли-Энн подводит их к одной из моторизованных колясок. Это электрический кабриолет с сиденьями на двоих впереди и вместительным открытым пространством позади – для покупок. Рыжая служащая, точно ассистент фокусника, совершает над коляской какие-то пассы, готовясь продемонстрировать следующий трюк.
– Такая коляска – наиболее удобное, комфортное средство для передвижения по нашему магазину, – заверяет Кимберли-Энн. – Владельцам «осмия» и «родия» она предоставляется бесплатно.
– К нам это не относится, – отвечает Линда, польщенная скрытым намеком на то, что они с Гордоном производят впечатление обладателей одного из двух самых престижных счетов.
– Ну, тогда за небольшую плату…
– Не нужно, – прерывает ее Гордон. И смотрит на жену. – Нет, нам не нужна коляска.
Кимберли-Энн указывает на шеренгу сверкающих проволочных тележек.
– В таком случае, как насчет тележки? Все колеса отлично вращаются, не вихляют и не застревают, если скорость не превышает семи километров в час, то есть довольно быстрого пешего шага. Тележки предоставляются бесплатно всем владельцам «палладия» и «иридия».
– Это к нам тоже не относится, – признается Линда с легкой грустью в голосе. – Но, пожалуй, неплохо было бы взять ее напрокат.
– Линда, – произносит вполголоса Гордон, – мы здесь – всего пять минут, ты уже успела проделать здоровенную брешь в нашем счете, а теперь спешишь влезть в новые траты. Мне казалось, ты сама говорила, что мы будем вести себя осмотрительно.
Линда смутно припоминает, что действительно говорила нечто подобное – однажды, еще до того, как их заявление приняли.
– Да, ты прав, за такси с нас взяли лишнее, – отвечает она, – но тележка для покупок нам необходима.
– Она только заставит нас покупать больше, чем мы можем себе позволить.
Чтобы утихомирить мужа, Линда уступает.
– А как насчет вот этих? – спрашивает она у Кимберли-Энн, показывая на высокие башни из проволочных корзинок, поставленных друг на друга.
– Конечно, есть еще корзинки, – отвечает Кимберли-Энн. – Они предоставляются бесплатно владельцам «платинового» и «золотого» счетов.
– «Платинового» или «золотого»?
– Да.
– Но не «серебряного».
Улыбка Кимберли-Энн меркнет, явно теряя силу света.
– Нет, не «серебряного». Держатели «серебряного» счета могут взять корзинку напрокат за…
– Вы хотите сказать, что мы должны платить за пользование корзинкой? – не выдерживает Гордон.
Кимберли-Энн слегка вздрагивает, но тут же берет себя в руки и продолжает улыбаться, хотя ее улыбка заметно потускнела, потеряв в силе еще несколько свечей.
– Владельцы «серебряного» и «алюминиевого» счетов заплатят номинальную цену за пользование любой из доступных принадлежностей для покупок, – сообщает она.
– Гордон, ну не разоримся же мы, если возьмем корзинку напрокат, – настаивает Линда.
– Да не в этом дело. Нельзя брать деньги с покупателей за то, что в принципе должно быть бесплатно. Это же вымогательство. Грабеж средь бела дня.
– Но пойми, Гордон, братья Дни управляют «Днями» не ради собственного удовольствия. Это ведь не благотворительное учреждение. Это торговый центр, а цель торговли – извлекать прибыль. Разве не так, Кимберли-Энн?
Кимберли-Энн осторожно кивает, – видимо, она не уверена, стоит ли соглашаться с одним покупателем в ущерб другому, даже если этот другой покупатель абсолютно неправ.
– Извлекать прибыль и обирать людей до нитки – совсем разные вещи, – брюзжит Гордон. – Пошли. Обойдемся.
Он уже идет к аркаде, и Линда не успевает остановить его. Она приносит извинения Кимберли-Энн, от чьей улыбки к этому моменту осталась слабенькая вспышка в один ватт, и спешит вслед за мужем.
Догнав его, Линда шипит: «Ты меня опозорил, Гордон».
Гордон ничего не отвечает, продолжая быстро шагать к арке, где наконец останавливается и ждет, когда подойдет Линда с их «серебром».
Предупредительный охранник показывает Линде, как нужно вставлять карточку в щель стенного терминала, чтобы войти внутрь. Линда так зла на Гордона, что ни появление их имен на экране терминала (подтверждение того, что тут они по праву), ни вид решеток, поднимающихся, чтобы пропустить их, уже не завораживают ее. К счастью, из-за гнева Линда забывает о том, что у нее в сумочке – баллончик с перцовой жидкостью, иначе бы она страшно нервничала по поводу «контрабанды», которую проносит через металлодетекторы.
И вот они уже в торговом зале.
12
Алчность: один из семи смертных грехов
9.05
Все еще злясь на себя за собственную трусость в кабинете мистера Блума, Фрэнк едет в лифте с Подвального этажа на Красный, затем становится на двойную спираль эскалатора, зигзагом движущегося от уровня к уровню. Ленты эскалатора одна за другой поднимают Фрэнка все выше и выше, и у него в животе поселяется смутное ощущение жути. Перспектива предстоящего дня, наполненного скукой, неприятностями и непредсказуемыми опасностями, более чем мрачна, и едва ли ее скрашивает соображение, что сегодняшний день будет для него последним в этом роде. Мысли Фрэнка начинают свертываться, как скисшее молоко, и он вынужден трясти головой, чтобы отогнать их. Восемь часов, говорит он сам себе. Если считать перерывы, то даже меньше. Осталось прожить всего лишь восемь часов – а потом он свободный человек. Можно же, наверное, стиснуть зубы и вытерпеть рабочий день – какие-то восемь часов?