Виталий Астапенков - Happy Гор Day (CИ)
– Хрень какая-то! – с чувством сказал Аристарх.
– Ничего не хрень, – обиделась Света. – Это ведь легенда. Только представь себе, как где-то в подземной глуби неторопливо ползёт горный комбайн в поисках богатой жилы, а следом, нагоняя и никак не в силах нагнать, идут трое и готовят к подъёму горы антрацита для заждавшейся угля страны.
– Заждалась она, как же! А те трое, видимо, углем питаются, как паровозные топки.
Аристарх покачал головой, с сожалением глядя на девушку.
Света фыркнула и встала.
– Никакой в тебе романтики. – Она наклонилась, взяла валявшиеся на траве джинсы, натянула и, сунув ноги в босоножки, наклонилась, застёгивая пластиковые ремешки и оттопырив упругую попку.
Парень сглотнул.
– Да какая тут романтика? Если разобраться, люди исчезли, попали под завал, наверное, чего тут хорошего? – произнёс он наставительно, чувствуя, что говорит совсем не то, что нужно, но остановиться почему-то не мог. – А добывающий уголь дряхлый комбайн без компьютера вообще из области дурной фантастики.
– Ты прав, – суховато заметила Света. Она выключила лэптоп, и сунула его в большой красный пакет с пляжными принадлежностями, потом надела жёлтую футболку. Она сердилась непонятно на что: может быть, на недогадливых мужчин, которые, вместо того, чтобы поприставать к полуголой девушке, терпеливо выслушивают всякую чушь и даже перестают пялиться на её грудь. О, она прекрасно чувствовала взгляд парня, от которого затвердели соски, болезненно упираясь в ткань купальника.
«И нафиг мне такая правота?» – мельком подумал Аристарх, а вслух сказал:
– Ну, извини, Свет. – Он завлекающе улыбнулся – Света почувствовала, как у неё дрогнули коленки, но не поддалась. – Есть во мне романтика, полным-полно. Можно сказать, романтика – моё второе имя.
– Трепло – твоё второе имя, – сказала Света. Ей вдруг стало грустно: ничего-то он не понял. Или это было от того, что она с радостной надеждой прискакала на свидание, а всё обернулось совсем по-иному.
Глаза парня сделались колючими. Он явно обиделся.
Света подождала ещё мгновение, потом отвернулась и пошла в сторону дач.
Аристарх проводил её хмурым взглядом. И он ждал от сегодняшней встречи совсем другого. Но окликать девушку не стал.
Тем временем стройная жёлто-синяя фигурка поднялась на обрывистый лесистый гребень небольшой рощи, выходящей к озеру, и на миг оказалась закутанной в золотистую вуаль из лучей зависшего прямо за ней солнца. Голова и плечи девушки растворились в этой вуали, и лишь синие пятна джинсов резко диссонировали с жёлтым солнечным водопадом.
Аристарх вдруг поймал себя на мысли, что практически не видел девушку в юбке или платье, даже в жаркую летнюю пору на даче та предпочитала ходить в пятнистых штанах или джинсах. Хотя нет. Однажды, кажется, это было, когда они познакомились, она шла к своему домику мимо участка Аристарха в белой кофточке с короткими рукавами и низким воротом и колоколообразной лёгкой светлой юбке на ладонь выше колен, живыми складками волн спадавшей с бёдер на стройные ноги с изящными лодыжками. И глядя на всю её светлую, просвеченную солнцем фигурку, Аристарх подумал, что и имя у девушки соответствует увиденному образу – легкое и светлое.
Ему вдруг нестерпимо захотелось снова полюбоваться просвеченной солнцем фигуркой, и это желание вкупе со злостью на Свету и все её джинсы вырвалось наружу одним нехорошим словом.
– Дура! – выплюнул парень, пожелав порваться всем её штанам.
И в тот же миг что-то больно ударило в плечо, вырывая из сладких воспоминаний.
Аристарх ошарашенно покрутил головой, оглядываясь.
Довольно тесный проход-коридор перегораживали на уровне плеч два выступа с обеих сторон, за которыми открывалась гигантская полость, очень похожая на грот, подсвеченный снизу мягким золотистым сиянием. Пол прохода вытягивался длинным узким языком и терялся где-то вдали, по пути пересекаясь с такими же узкими каменными мостками через равные промежутки, и в образованных ячейках клубилась золотистая глубина. И всюду, насколько хватало взгляда, тянулись пересекающиеся каменные ленты, сплетаясь в нависшую над бездной сеть.
Казалось, будто золотистая пустота в проёмах дышит, вздымается и опадает, как бы подрагивая под лёгкими порывами дующего откуда-то снизу невидимого ветра. Взгляд тонул в переплетении золота и камня, уходил в глубину к едва слышным отзвукам нарождающейся и мгновенно угасающей мелодии стучавшего неведомого сердца. Аристарх пригнулся под торчащие выступы и двинулся вперёд по узкому мостку, завороженно шагая в ритм, и с каждым мгновением мелодичное звучание делалось громче, окутывая песенной золотистой вуалью, а протянувшиеся над глубиной каменное кружево мостков сменилось на полотнище золотистой вязи.
В такт неслышной музыке по нему, от невидимых краёв к центру, пробегали волны, свиваясь тянущийся вверх неширокой воронкой, с медленно вращающего верхнего края которой срывались прозрачно-янтарные лучи и растворялись все в той же золотистой вуали. Исчезая, они порождали новые волны, чтобы круговоротом вернуться к основанию закручивающегося золотистого столба. И там, в толчее переплетений, они омывали невысокую фигурку, обволакивали и тянулись вверх, с каждой новой волной насыщая её светло-медовым цветом и постепенно закукливая в золотом коконе.
Зачарованный Аристарх двинулся к ней, теперь он видел, что волны не просто накатываются на фигурку, они проходят сквозь неё, скользят по вытянутым вверх рукам и уже там начинают свиваться небольшим золотистым Мальстрёмом. Ни лица, ни одежды невозможно было разглядеть, всё упрятали золотистые слои, и только одно они ещё не скрыли – фигура была женской.
Аристарх дёрнулся вперёд, машинально разгоняя окружающее свечение, и цепко ухватил её за плечи, встряхнул. Очередная золотистая волна прошла сквозь ладони, судорогой скрутив руки. Потом стало ещё хуже: ощущение было такое, словно вскипела кровь, обжигая изнутри кожу. Молодой человек зашипел от боли, но не отпустил, он чуть развернул фигуру, с ужасом глядя на лицо, точнее, на гладкую золотистую поверхность, скрывающую и губы, и нос, и волосы; лишь по бокам ещё выделялись два торчащих бугорка – уши, – но и те уже начинали сливаться с безликостью.
Потом в её глубине тускло-тускло проступили два зеленоватых пятнышка – глаза, пустые, равнодушные. И всматриваясь в них, Аристарх вдруг понял, что уже не чувствует боли, растворившейся в нарастающей в душе мелодии – песенной вязи, огромным полотнищем протянувшейся в бесконечность, укутывая и баюкая, унося в пустоту. Он рванулся, выдираясь из накатывающих золотистых волн и крепко прижимая к себе безликую фигуру, казавшейся плотной и скользкой на ощупь. Будто застывший свет, отчего-то подумалось мельком. Одновременно в голове ярким всполохом оборвалась мелодия, разлетаясь угасающими отзвуками брызжущих искр, и молодой человек осознал, что стоит на узком каменном мостике, одном из многих, деливших пол на неравные шахматные клетки.
