Стивен Кинг - Худей!
Но Хопли сидел, откинувшись в своем кресле. Послышалось мягкое шуршание, когда он положил ногу на ногу.
— Ну? Вы хотели войти. Вы здесь. Выкладывайте вашу историю, Халлек, и убирайтесь. Вы не тот, кого я люблю.
— Я и у Леды Россингтон в любимчиках не ходил, — ответил Вилли. — Если откровенно, мне плевать, что она думала обо мне и что думаете вы. Она была уверена, что во всем виноват я. Вероятно, вы тоже так думаете…
— Сколько вы выпили, когда сбили ее, Халлек? Я догадываюсь, что если бы Том Рэйнджли провел контрольную пробу выдоха, маленький баллончик взлетел бы под самые небеса.
— Ничего я не пил. Никаких наркотиков, — ответил Вилли. Его сердце все еще стучало, но теперь им управляло скорее бешенство, чем страх. Каждый удар отзывался рикошетом болью в голове. — Вы хотите знать, что произошло? Да? Моя жена из шестнадцати лет совместной жизни выбрала именно этот день, чтобы отдрочить меня в машине. Она никогда ничего подобного не делала раньше, и я не имею малейшего понятия, почему она решила все сделать именно в этот день. Так что пока вы и Леда Россингтон, как вероятно и Гари Россингтон, занимались тем, как бы свалить всю ответственность на меня, ведь я находился за рулем, я занимался тем, что валил всю ответственность на нее, поскольку ее рука находилась в моих штанах. А она, вероятно, во всем обвинила бы Судьбу, Рок, или что-нибудь в этом роде, и перестала бы беспокоиться.
Хопли хмыкнул.
— Или вы хотите, чтобы я рассказал вам, как на коленях молил Тома Рэйнджи не брать у меня контрольного теста на виски и анализа крови? Или как я плакался на вашем плече, упрашивая не напирать на расследование и вышвырнуть цыган из города?
В этот раз Хопли даже не хмыкнул. Он просто сидел молчаливым истуканом в своем кресле.
— Не слишком ли поздно искать виноватых? — спросил Вилли. Его голос охрип. Он с удовольствием заметил, что едва не плачет. — Моя жена дрочила меня, верно. Я сбил старую цыганку, убил ее, верно. Она сама находилась по меньшей мере в пятидесяти футах от ближайшего перехода и вышла между двух машин, верно. Вы притормозили расследование и выпроводили цыган из города, как только Гари Россингтон закончил отбеливать меня. Верно? И никто не сможет против этого возразить. Но если вы хотите сидеть здесь в темноте и распределять вину, мой друг, не забудьте наложить себе полную тарелку.
— Великолепный финал, Халлек. Великолепный. Вы когда-нибудь видели Спенсера Троси в фильме о судилище обезьян? Должно быть, видели.
— Ну и… с вами, — сказал Вилли и встал.
Хопли вздохнул.
— Сядьте.
Вилли Халлек нерешительно постоял, сознавая, что часть его хотела использовать этот гнев для собственных менее чем благородных целей. Та часть его «я» желала, как можно скорее выбраться отсюда, воспользовавшись искусственно созданным раздражением, потому что темная тень в кресле пугала его до уср…и.
— Не будьте столь лицемерны, — продолжал Хопли. — Сядьте, ради бога.
Вилли сел, чувствуя, как пересохло во рту. В ногах он почувствовал ноющую боль; они так и хотели пуститься в пляс.
— Думайте, что хотите, Халлек. Я больше похож на вас, чем вы думаете. Я тоже люблю помахать кулаками после драки. Вы правы — я не задумывался, я просто так сделал. Они были не первой шайкой пришлых, которых я выдворял из города. Всегда приходится проделывать некие косметические поправки, если, кто-то из уважаемых граждан попадал в неловкое положение. Конечно, я не стал бы ничего предпринимать, если бы упомянутый житель города нагадил за пределами правомочий Фэрвью… но вы были бы удивлены, узнав, скольких наших сиятельных светочей так и не могут научиться, что нельзя срать там же, где ешь…
— Не удивляюсь.
Халлек усмехнулся с присвистом, от которого рука Вилли покрылась гусиными пупырышками.
— Все — часть службы. Если бы ничего не случилось, никто бы из нас — ни вы, ни я, ни Россингтон, не помнили бы, что цыгане вообще существуют.
Вилли уже открыл рот, чтобы горячо возразить, сказать Хопли, что он запомнит двойной стук удара на всю жизнь… а потом вспомнил четыре дня в Мохонке с Хейди, как они смеялись, как обжирались, словно лошади, их прогулки, занятия любовью по ночам, а иногда и в полдень. Сколько времени прошло тогда после инцидента? Две недели? Он закрыл рот, ничего не сказав.
— Что случилось, то случилось. Мне кажется, единственная причина, по которой я вас впустил, — необходимость знать, что кто-то еще верит в случившееся, неважно, насколько оно немыслимо. А может, я впустил вас потому, что мне одиноко… Страшно… Очень страшно. А вы боитесь, Халлек?
— Да, — просто признался Вилли.
— Знаете, что пугает меня больше всего? Я могу жить таким образом довольно долго. Вот что пугает меня. Миссис Каладжи все мне покупает, приходит дважды в неделю убирать в доме и стирает. У меня есть телевизор, я люблю читать. За годы у меня скопился сносный счет в банке, и если я буду бережлив, смогу спокойно дожить до глубокой старости. А как много соблазнов у человека в моем положении? Может, мне купить яхту, Халлек? А может, самолет и слетать с подружкой в Монте-Карло, посмотреть за гонками на гран-при в следующем месяце? Что думаете? На сколько вечеринок пригласили бы человека со сгнившим лицом?
Вилли только отупело помотал головой.
— Итак. — я мог бы жить здесь… и это просто продолжалось бы. Все вот так, как сейчас, каждый день, каждую ночь. Это пугает меня, потому что нельзя продолжать жить таким образом. Каждый день я едва удерживаюсь от самоубийства, каждый день я сижу здесь в темноте, глядя в телевизор, а цыганский хор на экране смеется надо мной.
— Тогда… когда он?..
— Коснулся меня? Около пяти недель назад, если это имеет значение. Я поехал в Милфорд навестить своих родителей, отвез их на ленч, выпил несколько бутылок пива перед этим и добавил еще во время еды, и зашел в туалет. Дверь оказалась закрыта. Я подождал, когда она откроется. Потом вышел он. Тот самый старик с гнилым носом. Он коснулся моей щеки и что-то сказал.
— Что?
— Я не расслышал. Как раз в этот момент кто-то на кухне уронил целую груду тарелок на пол. Но мне не нужно было слышать это. Все, что мне нужно сделать, — это посмотреть на себя в зеркало.
— Вы не знаете, они останавливались в Милфорде?
— По этому вопросу я специально справился у местного шефа на следующий день, — сказал Хопли. — Назовите это профессиональным любопытством. Я узнал старого цыгана: никогда не забыть это лицо, если видел его однажды.
— Да, — сказал Вилли.
— Они стояли лагерем на восточной окраине Милфорда четыре дня. Такая же сделка, как та, что они заключили с Арнкастером. Коп, с которым я разговаривал, сказал, что следил за ними довольно пристально. Уехали они именно в то утро.
