Татьяна Форш - Тайна пиковой дамы
Было в этом что-то романтичное, и даже героическое…
Джованни представлял, как завтра не просто поставит на кон деньги, а сразу пойдет ва-банк и бросит на стол судьбы собственную душу.
И обязательно выиграет, потому что по-другому и быть не может.
Иначе он не согласен!
Свою победу он пронесет гордо мимо тех, кто когда-то смотрел на него свысока, выказывая свою брезгливость и пренебрежение. Конечно, выигрыш не сделает его богачом и не решит всех проблем в одночасье, но он станет первым кирпичиком – основой опоры в зловонном болоте безысходности.
Уже засыпая с блаженной улыбкой на лице, Джованни уловил то ли шорох, то ли шепот. Он прислушался, решив, что слышит разговоры сестер за стеной, и хотел уже повернуться на бок, но вдруг до него донеслись ясные слова:
– Я дам тебе все, что пожелаешь. Только помоги мне.
– Кто здесь?
Приподнявшись на локтях, юноша прерывисто выдохнул и замер от удивления и какого-то липкого страха, пытаясь рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте. Он точно знал, что, когда ложился спать, в его крошечной комнатушке никого не было. Здесь и спрятаться чужаку было некуда!
В этот миг прямо из воздуха пред ним соткалась призрачно светящаяся женская фигура, присела на краешек его кровати и протянула к Джованни руку.
Щеки юноши коснулся ледяной холод. Он отпрянул, как от пощечины. Тело сковал ужас, сердце пропустило несколько ударов, а в голове застучали сотни маленьких молоточков…
Джованни хотел зажечь керосиновую лампу, но не смог – его собственная рука не слушалась, она лишь судорожно цеплялась за простыню.
Призрак колыхнулся, меняя очертания, превратился в бесформенное облако, а затем вновь собрался в изящный женский силуэт.
– Ты мне поможешь? – голос тихий, едва различимый.
– Кто ты?
Джованни хотелось закричать, очнуться от кошмара, но он почему-то не стал этого делать. А может, он незаметно уснул – и это всего лишь сон? Тогда она не сможет причинить ему вреда. Если же нет, то он сошел с ума и хуже быть уже не может…
– Ты не узнал меня?
Призрак запрокинул голову и рассмеялся. Мерцающие контуры задрожали, обрели объем, наполнились красками. Девушка тряхнула гривой черных волос – и Джованни едва не лишился дара речи.
Прямо перед ним сидела Флора.
Он видел ее очень хорошо. Но как она здесь оказалась? Что ей нужно?
– Так лучше? – Призрак смог скопировать даже ее голос: низкий, грудной, с игривой хрипотцой. – Хочешь меня поцеловать?
Нет, это все же сон. С чего бы богатой синьорите приходить к нему посреди ночи и предлагать целоваться?
– Ты получишь все, что пожелаешь, мой милый… За один лишь поцелуй.
Девушка медленно провела языком по верхней губе.
Джованни судорожно сглотнул слюну и потянулся вперед, почувствовав, что тело снова ему подчиняется, но разум тут же взял верх над захлестнувшими его эмоциями. Юноша, пошарив рукой, нашел лампу – и комнату наполнил мягкий рассеянный свет.
Девушка зарычала разъяренной кошкой, лицо ее начало меняться, покрываться безобразными трещинами, как рассохшаяся краска на старом портрете, а затем видение начало таять, точно на картину плеснули растворителем.
Призрак стремительно бросился на юношу. Змеиное шипение взорвало голову вспышкой боли.
Мир закружился и померк.
Утром Джованни лишь смутно припомнил образ гостьи, приходившей к нему ночью.
Интересно, был это призрак или же все-таки сон?
Ведь Флора жива-здорова, он это знал точно, значит… сон?
В памяти его гораздо ярче отпечатался образ чудовища, в которое девушка превратилась в бешенстве.
Надо же такому привидеться!
Джованни еще какое-то время лежал в постели.
В дверь тихо поскреблись – и в комнату заглянула Пина. Девочка приходила к Джованни каждое утро с того самого дня, как едва не потерялась в порту.
Она сильно переменилась. Стала молчаливой, задумчивой. Могла часами просиживать возле дома, не обращая ни на кого внимания. Но стоило появиться Джованни, как Пина тут же начинала улыбаться и что-то бормотать себе под нос. А еще – она стала рисовать. Каждый раз одно и то же: перевернутое сердце на ножке – карточную масть «пик».
На все расспросы – почему именно это она рисует – она отвечала одинаково:
– Мне нравится, вот и все.
Джованни мучило еще и то, что он не мог рассказать матери о случившейся неделю назад неприятности. Он чувствовал вину за странное поведение сестры, но изменить что-то ему было уже не под силу.
Пина присела на краешек кровати и протянула Джованни сжатую в кулачок ладошку.
– Она просила передать тебе это, – лишенным каких-либо эмоций голосом сказала девочка и разжала ладонь.
На мгновение Джованни показалось, что Пина держит на раскрытой ладошке подвеску. Черное сердечко на ножке матово поблескивало, впитывая в себя солнечные лучи, словно губка. Оно пульсировало, будто живое, но приглядевшись, он понял, что это всего лишь крошечный рисунок.
– Кто просил это мне передать? – Холодок коснулся его спины.
Пина не ответила.
Она вдруг забралась на постель и стремительно прижала руку с сердечком к груди Джованни. Острая боль пронзила его, а в нос ударил запах паленой плоти. Джованни стиснул зубы, но, не выдержав, закричал. Пина улыбнулась и убрала ладошку, оставив на его коже клеймо в виде перевернутого черного сердца.
Глаза малышки запали, превращаясь в пустые провалы. Рот растянулся в жуткой ухмылке. Джованни отшатнулся, не в силах совладать с охватившим его ужасом, и опрокинулся назад, отчаянно пытаясь хоть за что-то ухватиться.
Миг падения в пустоту и…
Он с криком очнулся в своей же постели, сжимая скомканную простыню.
– Дьявол! – Собственный голос показался Джованни чужим, гулко прозвучав в серой хмари зарождающегося рассвета.
Он встал и прошел к открытому окну.
Казалось, из его легких кто-то выкачал весь воздух. Грудь сдавливало, болели ребра. Рука сама потянулась к тому месту, где должна была быть метка. От прикосновения собственных пальцев, отчего-то холодных как лед, по телу прошел озноб, но больше Джованни ничего не ощутил. Не было боли, жжения, только покрытая жесткими волосками кожа.
