Идол липовый, слегка говорящий - Бахрошин Николай
– Виноват!
– Ну, чем пахнет, Ерошка?
– Вроде пахнут…
– Землей? – оживился Лавр.
– Вроде не землей… – задумчиво сказали из-за спины. – Вроде лесом. Дымом пахнет, одеколоном как будто, еще чем-то…
Чем от них пахнет после многодневного марш-броска по лесу, да еще с привалами на сексуальные упражнения, Саша мог представить. Терпко пахнет, это наверняка. Только при чем тут земля?
– Ты про главное-то гутарь! Землей-то, землей пахнет? – продолжал допытываться урядник.
– Кубыть нет… Не пахнет землей… Бабой пахнет.
– От кого? – спросил Саша, не удержавшись.
Казаки неожиданно и шумно, как гуси, загоготали.
Этот смех разрядил обстановку. Пальцы убирались со спусковых крючков, автоматы, побрякивая, закидывались за спины. Казаки оживились, задвигались и стали еще моложе. Совсем пацаны, играющие в войну, как в сыщики-разбойники. На Сашу с Иркой уже смотрели спокойно, с интересом, даже с веселым, выжидающим любопытством.
Саша пока еще ничего не понимал. Ясно только, что сначала в них увидели каких-то страшных, земляных врагов, а теперь, сориентировавшись по запаху, в причастности к почве больше не подозревают. Интересно, кто это обитает в земле, кого так боятся лихие казаки? Ожившие покойники? Про покойников им еще никто не рассказывал, но, может, здесь само собой разумеется, что мертвым в этих чудных местах не лежится спокойно, а, наоборот, привольно гуляется? Он бы и этому не удивился, что-то он последнее время вообще перестает удивляться… Все-таки, что от них не пахнет землей, удачно… Знать бы еще, что за запах, чтоб ненароком, невзначай не пропахнуть…
– А пахнет землей – это как? – рискнул спросить Саша.
– Дух должон быть. Чтоб в нос шибало, – коротко пояснил Лавр.
– Значит, если пахнет?..
– Тогда – в расход!
– Если дух земляной от вас исходит – значит, вы из подземелья, – пояснил Ерошка, появившись из-за их спин. – Если из подземелья – значит, враги. А с врагами какой разговор? В расход, понятное дело! Врагов мы завсегда на распыл пущаем, у нас с этим строго…
– И многих уже израсходовали? – заинтересовался Саша.
– Пока никого, – честно ответил Ерошка. – Но – как только, так, значит, сразу!
Он был ниже, толще остальных и, пожалуй, моложе. Совсем мальчишка, с рыжими куриными перышками под курносым носом, изображающими из себя усы. Из-под фуражки набекрень картинно курчавился чуб. Когда он улыбался, было видно, что два верхних передних резца у него приподнимаются вверх, словно придерживают толстую губу. А улыбался он почти всегда, поэтому верхняя губа всегда казалась у него задранной, придавая толстощекому лицу особое, хомячье выражение. Забавный он, отметил Саша. Смешной и смешливый одновременно, это сразу видно.
– А вы вообще-то кто? – неожиданно спросила Ирка. Она отлепилась от Саши и смотрела в упор на урядника.
Кстати, хороший вопрос…
– Как это – кто? Лампасов, что ли, не видите? Лампасы же желтые! – шумно удивлялись все. – Выходит, акуевские мы. Были бы красные, были – святопромысловские. А так – акуевские мы, из станицы Акуевка, значит!
Иерархия лампасов местного казачьего войска становилась понятной. В остальном этот ответ мало что объяснял.
– А вы, выходит, с вертолета? Из пассажиров? – в свою очередь спросил Лавр.
Вполне миролюбиво, надо отметить.
Саша и Ирка подтвердили это одновременно быстро.
– А остальные-то? Вас же пятеро должно быть? Говорили, что пятеро пошли…
– Остальные не дошли, – значительно сказала Ирка.
Лавр сдержанно покивал головой, соглашаясь.
А чему удивляться, здесь и не такое случается, говорило его красноречивое молчание.
Все правильно, здесь все время что-то случается, они уже успели убедиться…
От первого испуга Ирка вполне оправилась, отошла от Саши шага на два и теперь быстро, решительными движениями прихорашивалась. Он попытался перехватить Иркин взгляд, предупредить хотя бы глазами, чтоб не трепала лишнего. При людях с автоматами много молоть не стоит, они, автоматчики, как правило, неадекватные, любой треп воспринимают как команду к бою, это он понял еще в военных командировках. Но Ирка даже не глянула в его сторону. Продолжала смотреть исключительно на красавца Лавра. Настолько пристально, что Саша почувствовал укол ревности. Впрочем, лучше укол ревности, чем удар прикладом по почкам, успокоил он сам себя. Однажды ему врезали прикладом такие же молодые ребята, осатаневшие от национальной идеи, спину потом неделю ломило, как при стреляющем радикулите…
– А там кто? – спросил Саша, кивнув на свежий холмик.
– Где? – не понял Лавр.
Он тоже, не отрываясь, смотрел на Ирку с каким-то детским, искренним изумлением.
Та закончила с волосами, но все еще что-то на себе расправляла. Мечтательный, затуманившийся взгляд и машинально кокетливые движения… По-озвольте, сударь… Пока сударыня вам не позволила!
– В могиле, – пояснил Саша.
– В какой могиле? – удивился урядник. – Ах, в этой! Хлам.
– Егорыч? – предположила Ирка.
– Какой Егорыч? Почему Егорыч? – продолжал удивляться богатырь. – Я же гутарю, хлам, мусор всякий. Банки консервные, обертки, ну, что от ваших остались. Мы собрали, землей присыпали, не оставлять же валяться.
– Так почему крест поставили? – спросила Ирка Лавра.
– Какой крест? И не крест совсем. Место просто отметили. Опосля вернемся, закопаем поглубже. Тайга чистоту любит. На грязь обижается, однако, – рассудительно объяснил тот.
Положительно эти двое разговаривали только друг с другом. Нет, он не ревнует, конечно, но совесть тоже надо иметь…
– А еще что-нибудь от наших осталось? Кроме банок и оберток? – спросил Саша.
– Ничего не осталось. Кубыть, все закопали, что нашли, – ответил ему Ерошка.
Саша вздрогнул от такого ответа. Потом сообразил, что вздрагивать еще рано. Каков вопрос – таков и ответ, ничего больше.
– Что, пошли к вашим? – спросил Лавр. – Они у нас в станице пока на постое. Вас дожидаются. Беспокоиться уже начали. Вот старики нас и послали на встречу. Тут недалече, верст десяток, может, и набежит, не боле.
– Всего-то? – скептически спросил Саша.
– Да, я же гутарю, недалече… – не понял юмора тот.
– Ладно, пошли, – величественно сказала Ирка, словно соглашаясь сразу же под венец.
Похоже, мы теряем ее, как сказал хирург, отрезая пациентке третий по счету орган…
Откуда вдруг выплыл этот небритый анекдот? Впрочем, не важно, подумал Саша. Просто обидно…
*
По дороге в Акуевку Саша окончательно убедился, что отвергнут и забыт в ударном порядке. Неверная Ирка разговаривала исключительно с красавцем Лавром и мечтательно смотрела на него снизу вверх, как кошка на сметану. А если случайно, вдруг, обращалась к Саше, то в ее голосе явно проскальзывали нотки пренебрежения, какие часто слышны у женщин по отношению к старым, забытым любовникам. Настолько прошлым, что дамы теперь искренне не понимают, с какого умопомрачения могли когда-то любить такого откровенно выраженного козла…
Оставалось идти сзади и любоваться, как Ирка прилепилась к уряднику. Сразу и прочно, как пиявка к краснолицему донору. Так они и шли вместе. Шагая следом за этой парочкой, Саша мог воочию наблюдать развитие отношений на стадии романтического прощупывания друг друга. Или ощупывания? Что точнее?
Богатырь обращался с ней бережно, но свободно. Опыт чувствовался, его не скроешь. То под локоток возьмет, то за плечико, то за талию придержит, то на ушко что-то нашепчет. И та довольна. Тоже шепчет что-то в ответ, тихо, неслышно, но оба смеются, обоим весело…
Интересно, успела Ирка рассказать новому избраннику про свои розовые наклонности? Или оставила в качестве сюрприза на будущее? Хотя о том, что они есть, известно только с ее слов, ехидничал сам с собой Саша. Практика свидетельствует об обратном. Если на швейную машинку поставить дополнительный форсированный движок, а потом включить все это безобразие на самый мощный режим, то именно в таком ритме тела Ирка общается с мужиками, которых не любит. Вот что показывает практика, которой проверяются все теории… Пусть нескладное сравнение, зато образное… Так думал он, шагая вслед за этой сладкой парочкой, рядом с толстым и подвижным, как мячик, Ерошкой. Конечно, он обижался! А кто бы не обиделся на его месте?
