"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
– Эй! – крикнула Таня. – Эй, вы! Что вам от меня надо?!
Молчание. Рукав пальто не вздрогнул, не остановился ни на секунду. Его обладатель свернул с пролета на лестничную площадку, в это мгновенье в поле зрения попало его лицо. Оно было задрано вверх, и с него на Таню смотрели черные (или темно-синие) дыры широко распахнутых глаз и рта. Секундой позже преследователь свернул на следующий пролет и исчез из вида.
– Эй! – еще раз крикнула Таня внезапно севшим голосом. Но в ответ – лишь шаги. Размеренные, равнодушные. Шаги в тишине.
– Черт! – Таня вновь побежала вверх, испуганно бормоча: – Черт, черт, черт!
Когда же закончится эта проклятая лестница! Сколько здесь этажей? Сколько людей живет в этом подъезде?! Людей! Нужно позвать на помощь! Таня бросилась к первой попавшейся двери, принялась молотить в нее кулаками. Дверь была большая, судя по всему, деревянная, с аккуратным глазком точно посередине. Она успел ударить несколько раз, прежде чем поняла, что бьет по бетону. Дверь была мастерски нарисована на стене.
Шаги, шаги внизу. Ближе, ближе.
Таня заметалась на лестничной площадке, словно не понимая, в какую сторону бежать. И только когда неизвестный в черном (или темно-синем, темносинем, темно, твою мать, синем) пальто уже вот-вот должен был появиться всего на десять ступенек ниже, она опять помчалась вверх. Она уже мало что понимала. Страх бился внутри нее, гнал пролет за пролетом мимо нарисованных дверей. Чем выше, тем меньше они походили на настоящие – вот уже вместо некоторых просто небрежно начерченные маркером большие прямоугольники с кривым кружком на месте ручки.
Шаги внизу. Слышишь, слышишь?
Мимо надписей и рисунков на стенах, этой наскальной живописи Нового времени. Слова. На стенах – читаемые слова:
«ЧЕРТОВЫ ПАЛЬЦЫ».
«ЧЕРТОВЫПАЛЬЦЫ»
Еще – много раз повторяется, на каждой стене, на потолке, на полу –
«ВЫВЕРНУТЬ НАИЗНАНКУ»
«ВЫВЕРНУТЬ»
«НАИЗНАНКУ»
И вдруг. Открытая. Дверь.
Обычная, настоящая открытая дверь. На очередной, неизвестно какой по счету лестничной площадке. Ни секунды не колеблясь, Таня юркнула внутрь, пробежала по узкому коридору, уставленному пыльной мебелью. А потом она поняла, что попалась – глупо, примитивно – в ловушку, и обернулась, но было уже поздно. У нее на глазах дверь захлопнулась, но перед тем, как стало абсолютно темно, она успела заметить стоящего рядом Лешу Симагина. Бледного. Мертвого. С разорванным горлом.
15
В Конторе не прощают. В Конторе смотрят на все сквозь пальцы и закрывают глаза. Для людей из Конторы ни вы, ни я не имеем значения. Их интересует только бесплатный контент. Только классическая музыка. Только стиральный порошок. В глубине души каждый знает: он обречен. Однажды наступит час, когда придется встать к стенке и посмотреть в дула направленных на тебя глаз расстрельной команды. И сказать им самую важную в мире вещь. И заплакать, и простить всех вокруг. Так вот – люди из Конторы уже отплакали свое. Уже отпрощали. Квартоза. Шод согай нарр.
16
Пиво там варить умели, это да. И музыка была ничего, от разговора не отвлекала – наоборот, создавала вокруг мягкую непроницаемую завесу. А что еще нужно для хорошего настроения? Вечер, подруги, на столе – полные кружки крафтового самых разных вкусов. Все на месте.
В автобусе голова разболелась опять. Сунув кондуктору деньги, Таня примостилась на одном из задних сидений и, закрыв глаза, постаралась хоть на время провалиться в забытье. Но не тут-то было: каждый толчок, каждая неровность дороги отдавались в черепе новыми вспышками боли. Конечно, в глубине души она с самого начала знала, что все закончится именно этим. Хорошо еще, не укачивает.
Таня вошла в класс за две минуты до звонка, написала на доске число и тему эссе «Влияние Распутина на царскую семью. Мой взгляд». Это было первое, что пришло ей на ум, – объяснять сегодня все равно бы не получилось. Девятиклассники попробовали возмущаться, но когда она в ответ равнодушно попросила у них дневники для выставления оценки, принялись за работу.
Потек, потянулся рабочий день. К окончанию второго урока головная боль чуть поутихла, но все происходящее вокруг стало напоминать цветной бессмысленный мультфильм. Во время первой большой перемены Таня сидела в своем любимом кресле, а вокруг шумела учительская, распираемая разговорами о пропавшем Леше Симагине.
А потом она пыталась рассказывать в шестом «В» о нашествии варваров на Рим. Но урок шел криво, рассыпался на глазах. Рыжий, покрытый веснушками Кривошеев, лучший друг сбежавшего Симагина, нагло улыбаясь ей в лицо, вовсю доставал окружающих, плюясь жеваной бумагой в спины сидящих впереди.
– Татьяна Павловна, ну скажите им! – запищала очередная жертва.
– Эй, корова! – крикнул девчонке Кривошеев. – Я тя щас вырублю!
Это стало последней каплей.
Таня с размаха ударила ладонью по столу, так что подпрыгнули лежавшие на нем книги.
– Я тебя сама сейчас вырублю! – зарычала она. – Иди сюда!
В наступившей тишине Кривошеев лениво поднялся со стула.
– Чо я-то? – пробормотал он.
– Быстро! – Таня была в бешенстве. – Сюда, гнида! Ко мне!
Кривошеев нехотя подошел, опустив взгляд в пол. Таня, не вставая с места, отвесила ему гулкую затрещину. В последнее мгновенье удалось немного смягчить удар, поэтому Кривошеев, сильно покачнувшись, все же устоял на ногах. Девчонки захихикали. На задних партах кто-то коротко гоготнул.
– Иди на место, щенок! – рявкнула Таня. – Только вякни у меня еще раз, башку оторву тебе к чертовой матери!
Она почувствовала облегчение. Этот мелкий козел получил по заслугам. Дальше урок пошел гораздо проще, спокойней, даже головная боль почти исчезла. Ей удалось объяснить почти все, что было запланировано, а когда прозвенел звонок, каждый ученик аккуратно записал домашнее задание. Кривошеев тоже. Да, это была сила, которую они понимали. Боль доходит до всех, слова – только до некоторых.
Звонок. Звонок. Звонок. Таня раз за разом открывала двери для новых партий орущих, плюющихся, дерущихся уродов. На очередной перемене, не в силах оставаться в пустом кабинете наедине с грязным окном, Таня вышла в коридор, где почти сразу встретила Федора Петровича.
– О! Танюш, привет!
– Здравствуйте.
– Слыхала, что мой Королев учудил?
– Королев?
– Ну да, Вадик Королев. Крепенький такой мальчишка, светленький. Молчаливый.
– Я поняла, кто это. Что с ним случилось?
– Сбежал, паршивец.
– Как? – Таня была настолько изумлена, что даже тяжесть в висках на несколько мгновений исчезла. – И Вадик сбежал?
– Ну да, – широко улыбаясь, кивнул Федор Петрович. – Этой ночью. Родителям записку оставил и утек. Я вот до них только недавно дозвонился.
– Ничего себе.
– Караул, елы-палы. Сразу двое дали деру. Никогда о таком даже не слышал. Говорю же, уникальный класс. У-ни-каль-ный.
– А он-то куда рванул?
– Знали бы, давно уже поймали. Родители говорят, может, в Москву, к дяде подался. Ищут. Из милиции вон приехали, сейчас Дениску Лопатина допрашивают. Они вроде как друзья были.
– Понятно. А я-то думаю, что это у меня Королева на уроке нет. Странно, он такой спокойный всегда был, рассудительный. С чего ему из дома убегать?
Федор Петрович пожал плечами, отвел взгляд:
– От счастливого детства не бегут.
– Кстати, – Таня почувствовала, что краснеет, и огромным усилием воли удержала свой взгляд от сползания вниз, на носки туфель, – я вот только что напортачила в вашем классе. Не просчитала пару шагов.
– Что случилось?
– Дала по башке Кривошееву.
Федор Петрович невесело засмеялся.
– Ну, ничего страшного. Не ты первая, не ты последняя не смогла удержаться. Дело в том, что это для тебя он – единственный ученик, которого ты ударила, а для него ты – одна из множества женщин, от которых он получал по башке. Он уже забыл об этом, не переживай.
