Оно - Кинг Стивен

10

Оно/1985

Они все еще идут.

Оно чувствовало, что они Его преследуют, приближаются, и страх нарастал. Наверное, Оно не было вечно – немыслимое в конце концов должно быть осмысленным. Хуже всего, что Оно почувствовало смерть своих детенышей. Третий из этих ненавистных мужчин-мальчишек настойчиво следовал по пятам за ее детенышами; почти обезумевший от отвращения, он продолжал методически затаптывать жизнь каждого из яиц Его.

Нет! Оно вопило, накреняясь то в одну сторону, то в другую, чувствуя, что жизнь уходит, вытекая вместе с кровью из сотен ран, ни одна из которых не была смертельной, но каждая как песнь собственной боли задерживала Его. Одна из ног Его висела, как кусок мяса. Один глаз ослеп. Оно чувствовало, что внутри все порвано; один из этих ненавистных мужчин-мальчишек умудрился ударить Его в глотку.

И они все еще идут, сокращая расстояние, и как это произойдет? Оно стонало и мяукало, а когда почувствовало, что они уже рядом, сзади. Оно сделало единственное, что могло, – повернулось, чтобы бороться.

11

Беверли

Прежде чем последние огоньки исчезли и полная темнота опустилась, она увидела жену Билла, которая пролетела еще футов двадцать и затем повисла снова. Она начала вращаться, длинные рыжие волосы веером неслись за ней. Его жена, -подумала она. – Но я были его первой любовью, и если он думает, что какая-то другая женщина была его первой, это случилось только потому, что он забыл.., забыл Дерри.

И она была одна в темноте, только звуки падающей паутины и неподвижное тело Эдди. Она не хотела опускать его, не хотела, чтобы его лицо оказалось на полу в таком месте. Поэтому она держала его голову на согнутой руке, которая уже почти онемела. Убрала волосы с его лба. Думала о птицах.., это было что-то, как она предполагала, что осталось у нее от Стэна. Бедный Стэн, он не увидит этого.

Все они... Я была первой любовью для них всех.

Она старалась оживить воспоминания, о которых было приятно думать в темноте, куда не проникали звуки. Тогда она не чувствовала бы себя такой одинокой. Сначала в голове преобладали образы птиц – вороны, сороки, скворцы, весенние птицы, которые прилетают откуда-то, когда улицы полны тающего снега, бегут ручьи и только отдельные грязные кучи снега лежат в тени.

Ей казалось, что они прилетали всегда в облачные дни, и она не могла понять, откуда они брались. Вдруг они появлялись в Дерри, наполняя улицы своим оживленным криком. Они сидели на телефонных проводах, на крышах викторианских домов на Западном Бродвее, дрались за места на алюминиевых проволоках антенн телевидения в начале Вэлли-Спа, тяжело повисали на ветвях кленов по Нижней Мейн-стрит. Они рассаживались и перекликались друг с другом пронзительными голосами, как старые сельские кумушки на еженедельных играх «Бинго», а потом, по какому-то сигналу, недоступному человеческому уху, вдруг снимались с места и заполняли небо своими черными телами и крыльями.., и улетали куда-то еще.

Да, птицы, я думала о них, потому что мне было стыдно. Это отец, заставлял меня стыдиться, я думаю, а может быть, и Оно. Может быть.

Она стала вспоминать – сначала птицы, потом воспоминания. Но они были такими туманными, бессвязными. Наверное, они и всегда будут такими. Она...

Ее мысли прервались, когда она поняла, что Эдди

12

Любовь и Желание, 10 августа 1958 года

пришел первым, потому что был больше всех испуган. Он пришел к ней не как друг, проведший с ней целое лето, не как ее нечаянный любовник, но как он приходил к своей матери три или четыре года тому назад – за утешением; он не отшатнулся от ее гладкой обнаженности, сначала она даже подумала, что он ее не чувствует. Он дрожит, и хотя она держит его в своих объятиях, но кромешная тьма не позволяет ей увидеть его.

– Что ты хочешь? – спрашивает он ее.

– Ты должен засунуть свою штучку в меня, – говорит она. Он старается оттолкнуть ее, но она держит его, и он опускается на нее. Она услышала, что кто-то – она думает, что этоБен, – задохнулся.

– Бевви, я не могу сделать этого, я не знаю, как...

– Я думаю, это просто, только ты должен раздеться, – она думает о сложностях с гипсовой повязкой, рубашкой, это сначала разъединяет их, потом опять соединяет и пугает.

– Хотя бы брюки.

– Нет, я не могу.

Но она думает, что часть его самого может и хочет, потом его дрожь прекращается, и она чувствует, как что-то маленькое и твердое прижимается к правой стороне ее живота.

– Ты можешь, – говорит она и притягивает его к себе.

Поверхность, на которой она лежит, твердая, глинистая и сухая. Отдаленный шум воды навевает дремоту и успокаивает. Она дотягивается до него. На какой-то момент появляется лицо ее отца, строгое и обвиняющее (Я хочу посмотреть, девственна ли ты?) а потом она обнимает Эдди за шею, ее гладкая щека прижимается, к его гладкой щеке, и когда он нежно дотрагивается до ее маленькой груди, она вздыхает и думает: Это Эдди – и вспоминает день в июле – неужели только месяц прошел? – когда никто, кроме него, не вернулся в Барренс, и у него была целая стопка юмористических книжек «Литл Лулу», и они вместе читали целый день, как Маленькая Лулу собирала землянику и вляпалась во все эти невероятные истории, и про ведьму Хэзл. Было очень весело.

Она думает о птицах; особенно о грачах, скворцах и воронах, которые возвращаются весной, а руки ее тянутся к ремню и расстегивают его, а он опять говорит, что не может сделать этого; она говорит, что он может, она знает, что он может, и то, что она чувствует, не стыд или страх, а что-то вроде триумфа.

– Куда? – говорит он, и эта твердая штучка настойчиво толкается между ее ног.

– Сюда, – говорит она.

– Бевви, но я на тебя упаду, – говорит он, и она слышит его свистящее дыхания– Я думаю, так и надо, – говорит она и держит его нежно, и направляет его.

Он толкает слишком быстро и делается больно.

– С-с-с-с-с! – она сдерживает дыхание и кусает нижнюю губу и снова думает о птицах, о весенних птицах, сидящих на коньках домов, и сразу же взлетающих под низкие мартовские облака.

– Беверли, – спрашивает он неуверенно, – с тобой все в порядке?

– Помедленнее, – говорит она, – тебе легче будет дышать.

Он движется медленнее, и через мгновение его дыхание учащается, и она понимает, что это не потому, что с ним что-то не в порядке.

Боль ослабевает. Неожиданно он начинает двигаться быстрее, затем останавливается, застывает и издает звук, какой-то звук. Она чувствует, что это для него нечто необычное, чрезвычайное, что-то вроде.., полета. Она чувствует себя сильной; она ощущает внутри себя ликование. Неужели этого так боялся ее отец? Да, он должен был. В этом есть какая-то сила, сила разорванных оков, это глубоко в крови. Она не чувствует физического наслаждения, а только какой-то умственный экстаз. Она чувствует близость. Она держит его, а он прижимает лицо к ее шее. Он плачет. Она поддерживает его и чувствует, что та часть его, которая их связывала, начинает ослабевать, не уходит из нее, а просто начинает ослабевать, становится меньше.

Когда он отодвигается, она садится и трогает его лицо в темноте.

– Получилось?

– Что получилось?

– Что должно было, я не знаю точно. Он качает головой – она чувствует руками, дотрагиваясь до его щеки,– Я точно не знаю, было ли это как.., ты знаешь, как большие мальчишки говорят. Но это.., было действительно что-то.Он говорит тихо, чтобы не услышали остальные: