Эра Сопина - Печаль Алконоста
– Я всё увидела во время медитации. Я тебе такое расскажу, что ты вряд ли поверишь. Но это очень хорошо объясняет, почему с тобой не разговаривает твой сын, почему ты разошлась с отцом, почему я боялась в детстве, что он меня утопит в ванной...
Казалось, моя дочь смутилась в разуме своём. Как это могло только прийти ей в голову? Но я не стала задавать вопросы, а приготовилась выслушать. Вот, что мне рассказала моя девочка.
– Я увидела Средние века. Великий Инквизитор – это мой настоящий отец, а тогда он был никто: тебе, мне и Лёшке. Ты осталась вдовой какого-то учёного мужа, звали тебя Катилиной. У тебя была дочь Сандра, это наш Лёшка. У Сандры была подруга – я.
Похоже, что Великий Инквизитор что-то давно имел против твоего учёного мужа. И когда он умер, то его ненависть к нему переросла в глупые заигрывания с тобой. Я буду называть его теперешним именем – Валерий. Преследуя своим вниманием Катилину, он стал наблюдать и за твоей дочерью Сандрой, и за мной, её подругой. Ты плохо относилась к тому, что Инквизитор пытается навязать тебе своё внимание. И у него родился план, как тебе отомстить. Они схватили меня и стали требовать, чтобы я указала на Сандру, будто она занимается колдовством...
Алиса снова заплакала, взяла меня за руку и горячо сказала:
– Прости меня, мама! Прости! Меня так сильно пытали. Вырывали ногти... Я не выдержала... Я указала на твою дочь. На нашего Лёшку!
Я с трудом улавливала логику её рассказа. У меня даже мелькнула в голове страшная мысль о том, а не объелась ли моя доченька опять белены. Ведь уже был такой случай, когда ей подсунули булочку с «маком», где вместо мака оказалась белена. Тогда она вообще ничего не могла связно сказать и вела себя по-другому. Нет, моя доченька была вполне адекватна. Но слёзы раскаяния душили её. Я тоже стала плакать, не понимая, почему историю, которую она рассказывает, я принимаю вполне серьёзно. Ведь всё похоже на бред!
– После того, как я предала свою подругу Сандру, я получила на века такой грех, который должна исправлять во всех своих жизнях. Теперь я твоя дочь. Но ты не дополучаешь моей дочерней любви и понимания. Сколько раз ты могла замечать, и я это ощущала: вроде всё у нас ясно, но между нами как будто стеклянная стенка стоит. И не даёт нам взаимопонимания. Это ты не смогла тогда мне простить, что я выдала Инквизитору твою дочь. А мне это карма, которую вряд ли я отработаю быстро. Твою дочь Сандру, нашего теперешнего Лёшку, схватил Инквизитор и стал готовить ему аутодафе. Бедная моя подруга не знала, кто её оклеветал. В муках телесных и душевных она была сожжена на костре живьём. Палач, поджигавший хворост, крикнул ему: «Ты – прах! Великий Инквизитор удостоил тебя чести и сам лично наблюдает за сожжением. Посмотри: на балконе он с твоей матерью пьёт вино!» Что могла рассмотреть Сандра сквозь дым? Да, она увидела женский силуэт рядом с Инквизитором. Зная, что тот добивался внимания её матери, Сандра подумала, что мать променяла её на любовь Инквизитора...
***... – Не ищи ответа, властитель, –
сказал Абрам. – Истуканы твои –
не боги, и сам ты – не бог,
а иначе сумел бы спасти отца
своего от смерти. Да и сам ты смертен.
Рассвирепел Нимрод.
– Довольно твоих нравоучений!
Бросьте его в огонь!
Повели Абрама на казнь двенадцать
стражей. Но никто не смог приблизиться
к огню. На них загорелись одежды,
и верёвки на Абраме. Стражники
сгорели, а Абрама огонь не тронул.
Тогда князь тьмы Мастема
соорудил катапульту, привязали к
ней Абрама, чтобы кинуть его в огонь.
Но воззвал к Всевышнему Абрам, и пламя
угасло, не причинив юноше зла. Невредимым
сошёл с костра Абрам, а на брёвнах показались
зелёные листья и зацвели цветы...
***– И что, я правда с Инквизитором пила чай? – я так разволновалась, что этот нелепый вопрос сорвался с моих губ.
– Нет, нет! Тебя не было на казни! – Алиса хотела будто показать мою невиновность.
– Но где же я была? – я уже не могла прекратить этот странный и нелепый разговор.
– Я не знаю... – растерялась моя нынешняя дочь.
Она замолчала, вытерла слёзы. Казалось, тяжкий камень упал с её души. Она встала с колен и присела на краешек постели.
– А что ты дальше увидела? – теперь я не могла успокоиться.
– Ничего, – скучно сказала моя дочь. – Можно я пойду спать?
Она что, издевается надо мной?! Наговорила мне таких бредней, разбередила мой сон, а теперь зевает.
Я с ехидством заметила:
– Это – стекло! Ты не смогла его разбить... Иди, дорогая, спи.
Алиса встрепенулась.
– А что же ты не спросишь о Валерии?
– Что о нём спрашивать? Он тогда был инквизитором, теперь кагэбистом... А мне – палачом.
– Ты разве не поняла, что ему давался шанс исправиться?
– То есть? – недоумевала я. – Разве не послан он мне за мои грехи, о которых я ещё не узнала от тебя? Может, я была гулящей девкой, а не вдовой учёного? Ты просто постеснялась сказать всю правду обо мне.
– Дело не в тебе, а в моём отце и твоём сыне. Знаешь, когда мне было года три-четыре, он меня хотел утопить в ванной...
– Ты точно, сошла с ума, – отмахнулась я.
– Правда! Я плескалась, он вошёл. Ты ушла за чистыми полотенцами. Мама, он так взглянул на меня! Я ребёнком почувствовала в нём какой-то зверский инстинкт. Он взял меня за плечи. Я заорала. Тут вошла ты.
– Бред! У тебя бред! Ты знаешь, как он тебя любил, пока жили мы вместе! Соседка Алёна не верила, что мы расходимся: «Он же так любит Алису, как он будет без неё жить?» А тут выдумываешь.
– Думай, как хочешь. Я тебе рассказываю то, что я ощутила. Помнишь, вы тогда поругались с ним из-за того, что ты подумала, будто он...
– Да, да. Я подумала, что он добавил горячей воды, и ты обожглась.
– Но он не включал воду...
– Ну, а почему Лёша меня ненавидит? – спросила я о наболевшем, что обозначилось резко в последние месяцы.
– Он страдал на костре по твоей вине – так он думает.
– Кто думает? Разве он знает об этом твоём... – мне хотелось сказать «бреде», но я подобрала другое: – ...Видении?
– Узнает. Со временем. Может, это ему ещё раньше открылось, поэтому он тебя перестал любить.
– Тогда он тоже должен знать, что меня не было на балконе...
– Он этого не успел узнать. Он умер в муках, думая о том, что ему сказал палач...
– Господи! Эти палачи! И тогда, в средневековье, и теперь находятся такие доброжелатели. Скажут гадость и довольны, что они лучше того, о ком они говорят плохо. Пока умный человек поймёт, что это сплетня, тот, кого оклеветали, умрёт... Видишь, Лёша сгорел на костре, а правды так и не узнал...
