Дмитрий Ахметшин - Ева и головы
Эдгар, похоже, не знал, куда себя деть. Его здесь никто особенно не боялся, даже дети, словно любопытные хорьки, напуганные прежде габаритами незнакомого зверя, но уверившиеся со временем в спокойном его норове, шныряя под ногами взрослых от одного укрытия к другому, подбирались всё ближе.
Тот, которого назвали костлявым Гансом, прочистил горло, чтобы привлечь внимание великана.
— Мы разрешаем тебе и твоей дочери остаться на ночь. Повозку можешь поставить вон там, возле коняги. Там, где тебе больше нравится.
— Но Ганс, — сказал кто-то из мужчин. Огрызок фразы повис в воздухе.
— Да-да, Ганс, — сказал кто-то ещё. — Пусть останавливается, как все, за окраиной.
— Время к ночи, и он хорошо поработал над нашими подбородками и щеками. Разрешим ему не платить за ночлег, тем более что никакой крыши мы ему не предоставим. Все слышали? Не платить!
Эдгару больше нравилось быть затерянным в лесной чаще, но ни слова возражения жители Конской головы от него не услышали. Ева, наблюдая за своим спутником, подумала, что он, должно быть, откусывает по кусочку от каждого встречного человека, делая это незаметно от окружающих и с такой стороны, чтобы сам пострадавший не сразу заметил урон. А потом, в прямом смысле насытившись людьми, великан становится таким — вялым, как истоптанная тысячью сапог крапива, оказавшаяся на пути войска, стремящимся только лишь к покою, желательно подальше от этих двуногих.
Вблизи деревянная лошадь казалась совсем не похожей на себя — она буквально разваливалась на куски, ни один из которых не мог принадлежать лошади. Видно было, как часто её подновляли: место сгнивших брёвен занимали относительно свежие. В щели между ними можно было засунуть руку, что Ева с нарастающим разочарованием и сделала. Из нутра постройки несло плесенью — будто бы вся тысяча нерадивого командира скончалась прямо там, под толстой деревянной обшивкой.
При каждом дуновении ветра конструкция протяжно стонала, и вороны, что устроили между ушей и на спине себе гнездовище, взлетали и описывали круги.
Ослик неохотно притащился и встал, опустив голову, подслеповато таращась на набросанные здесь же яблочные огрызки. Казалось, покажи ему место поприятнее, хоть на севере, хоть на юге, он охотно заработает ногами, волоча за собой повозку, хозяина, все его гнилые сундуки и худые мешки, и Еву в придачу. Он выглядел… Ева при задумалась, вложив в рот палец, а потом внезапно поняла: — он же обижается! На кого? Девочка ли тому виной, цирюльник ли, или, может, его обидел кто-то из местных мальчишек?
— Ты из-за меня такой хмурый, да? — спросила Ева, обняв животное за шею. На загривке скопилась пыль, и по рукам Евы потекли грязно-коричневые ручейки. — Смотри, что у меня есть!
Она сбегала в повозку и принесла хлебную лепёшку из свежих запасов. Господь даже не повернул головы, а когда она попыталась раздвинуть челюсти, чтобы запихать туда кусок, возмущённо топнул копытом, чуть не попав девочке по ноге.
— Всё понятно. Я тебя чем-то обидела, — сказала Ева. — Но ты же не скажешь чем. Ты же гордый.
В расстроенных чувствах она ушла, без особого удовольствия жуя лепёшку.
Небо стремительно темнело, снова взялся накрапывать дождик, и любой сустав, любое сочленение в теле ныло от бесконечных кочек и как будто до сих пор продолжало путешествие дальше, в сторону благословенного Рима.
Молча поужинав, путники разбрелись спать. Что касается ужина, им повезло: основу платы за услуги цирюльника составляли горсть хлебных корок, несколько реп, да мешок пшена, старого и со своим отдельным поселением муравьёв, но Ева была рада и такому; она с радостью зарылась в него лицом.
Эдгар устроился под телегой, ноги его выглядывали из-под её бортов и указывали направление, судя по нескольким знакомым для Евы звёздам, которые мелькали среди туч, на северо-запад и северо-восток. Девочка снова устроилась в повозке. Конструкция протяжно скрипела над головой, как будто лошадь с восходом луны превращалась в деревянного пса и выла, уставив на небеса свою морду. Ветер изредка доносил кислую вонь гниющего дерева.
Еве снилось, будто дома с её уходом все бросили изображать из себя согнутых жизнью и каждодневными заботами мучеников, и начали весело ходить по стенам и потолку, заходить в окно вместо двери и играть все вместе на чердаке, куда одной Еве категорически запрещали забираться. А потом к ним снизошёл Ангел Небесный, и перст его указал каждому на грудь, и каждый, открыв её, будто ставню, увидел, что животворящего света там нет, а есть только чулан, пустой и заросший паутиной…
Проснулась девочка глубокой ночью, внезапно, рывком, как будто тать, подкравшись, утянул у неё возможность спать по ночам. Но нет: прислушавшись хорошенько к своим ощущениям, Ева решила, что всё в порядке. Она-то уж наверняка бы заметила пропажу такой значительной вещи. Разбудило её что-то другое. Вот оно, снова! Этот звук из-под пола…
Эдгар пытался до неё дошептаться. Так и есть: он отчаянно шептал что-то сквозь пол, и Ева помотала головой, мол, не слышу, а потом решилась подать ему знак, ударив два раза по доскам.
— Разбойники… разбойники!
На этот раз Эдгар говорил громче.
— Там, снаружи… Хотят вырезать наши сердца, спустить кожу и оставить навечно в чистилище нагие души.
Он задыхался. Было сложно, не видя Эдгара, приписать эти завывания ему. Казалось, подаёт голос зарытый в давние времена в этой земле мертвец, который по какой-то причине так и не стал покойником.
Ева выглянула из-под крыши. В темноте, и правда, наметилось какое-то движение. Там были люди, сначала Еве показалось что они, не зажигая света и не разговаривая друг с другом, направляются прямо к повозке. Она зажала зубами краешек одеяла, чтобы не закричать, и крепко-крепко впилась ногтями в ладони, пока не пришло и не вытеснило первоначальный страх понимание: если бы им с Эдгаром действительно хотели причинить зло, то великану давно бы уже отдавили обе ноги, которые он так неосмотрительно высунул на свет божий.
Они что, сами заблудились там, в темноте?
Быстро натягивая плащ и путаясь в рукавах, Ева, не имея возможности видеть, услышала, практически почувствовала влажной поверхностью ладошек дремучую, опасную тяжесть, которая сопровождала каждого из стоящих там людей. Будто у каждого из них на животе выросло жало, как у двухвостки.
— То не поселяне, — Эдгар показал блестящий от пота лоб из-под повозки и приподнялся на локтях, чтобы Еве было лучше его слышно. — То люди-задом-наперёд. Смотри, они строятся! Хотят напасть на село, пока все спят.
— Какие люди?
— Задом-наперёд. Люди, у которых ноги повёрнуты наоборот, и ходят они спиной вперёд. Из-за этого их очень трудно выследить. Должно быть, они живут здесь неподалёку, в лесу.
