Оксана Бердочкина - Звездочет поневоле
«Фокус», – прошепчет Сахарный, ожидая наступления.
«Любимый парадокс и довольно отвратительное привыкание. Придет время, и вы, мой друг, расплодите „физалис франше“ на углу своего любимого мраморного дома, мечтая подвести девочку с чистыми зелеными глазами до угла Grosvenor Square. Станете любить „Карт-бланш“, носить шерстяной плед на своих благородных плечах и по-прежнему настраивать себя сизыми фонариками», – едва закончив, Генриетта ослепила его пристальным взглядом.
– Так за что вы любите трефовых королей? – успокоительно и медленно поинтересовался Сахарный.
– За их существо… Они приходят в мир, чтобы принести в него любовь к дружбе. «Мой друг» – из ваших уст звучит как-то надежней. – И она тепло улыбнулась, проникая в его сильную душу.
– Я хотел бы прочесть свой выигрыш.
Генриетта поднялась с кресла, выдерживая умелую паузу шагов. Пересекая комнату, она сдернула шелковый слой со своего шифонового платья, украшенного серебряными языками, а после и вовсе выдернет однотонную юбку, и в прозрачности легкого черного капрона ее ноги сделаются оголенными. Да, это были те самые тонкие белые ноги, что снились Сахарному в его недавнем сновидении, они белели сквозь мутноватый капрон чулка, перерезая себя черной вертикальной полосой. Генриетта небрежно оставила уже лишнюю ткань на лиловом паласе, медленно влачась в подвязанных на бедрах черных кружевах. Глядя на стройность и красоту ног, Шуга вымолвил: «Месть женщины».
– Согласна… Люблю Чехова, – едва касаясь гостя, упомянет Генриетта, подавая ему непростую лупу на позолоченной ножке. Сахарный достанет свой выигрыш ночи – крошечную записочку, уже припрятанную в кармане брюк и неспешно зачитает следующий текст:
Она говорит: «спасибо», – даже если ты ничего не приносишь,
Как дух пыльного шкафа – прелестных танцовщиц.
Грязь воротника разбитого в совесть усталого клерка,
«Мальчик с трубкой в руке» – измена сопротивленью.
«Поменялись пажи» – движение это – красная книга.
Суммарный IQ пластмассы отвергает рецепты печенья.
Безупречность есть ноготь в оправе, как хороший тон шейных наездниц,
В зале суда распят прецедент, вот так растущие без присмотра.
– Я ждала вас Шуга, – проникая серьезным взглядом зеленых глаз, Генриетта удобно вытянула ноги, отдыхая в высоте лилового кресла. – В этом нет ничего секретного, в этом нет ничего опасного. Я представляла вас совершенно другим. Вы имеете осторожность нигде не появляться, это ваша профессиональная черта?
– Моя скупость, – тонко подметил Сахарный.
– Вы почти не удивились прочитанному, а все оттого, что испытали более существенное удивление. Признайте, что слышали нечто ранее, да хоть бы те самые знакомые вам две строчки, – во вздохе пролепетала Госпожа Фрюштук.
– Без сомнения… Я написал их, сегодня утром, стоя под дверью одного невезучего автора.
– Без сомнения, – повторилась Лиловая Госпожа. – Стоит задуматься о мыслях, что были пущены вам в голову. Однако с вашим неоценимым талантом извлекать верное решение сложно поспорить, но я не стану скрывать своего участия в данном сложившемся обстоятельстве и это далеко не «коллективная магия»… – и Госпожа вытянула свои тонкие руки, жестикулируя ими в пространстве ночного видения.
– Я знала «У». Он был человеком, умеющим находить то, что не по силам было найти другим, а именно многим. Такие люди, увы, незаменимы.
Неожиданно для себя Шуга понял, что близок к цели, он почти привык к этому ближайшему ощущению, ему трижды хотелось стать проклятой бездарностью, лишь бы она подчеркнула многое в неизвестности «У». «Отчего ты так четко началась, матушка? Или же действительно хозяйничаешь во мне?», – терпеливо подумал Сахарный.
– Нет, мой друг, в силу моей глубочайшей полноценности зависть мне несвойственна. Впрочем, и к металлу меня вряд ли можно приставить, но ваши рассуждения не имеют сносных границ, да и бывает, зарастают бранными сорняками. Вас не удивляет ирония того, что сегодняшняя ночь является началом дня святого Валентина?
– С чертой забавы промелькнуло… Уж простите, сразу вспомнились все ваши семеро мужей, – почти кашляя, Шуга запнулся.
– В таком случае упомянутая забава найдет свое решение в дальнейшем. И здесь вы не станете обвинять меня во лжи, я переживу свою старость, ничего не скрывая от своей полюбившейся мне половины, в то время когда мои сыновья превратятся в легенду.
– Исходя из количества ваших мужей, полагаю, что легенда будет большой.
– Кто знает, возможно, кто-то уйдет на войну… – и Госпожа Фрюштук превратилась в томную и еще более загадочную, оставаясь в тиши комнатного полумрака наедине с гостем. Темные полоски неподвижной тени медленно сползли на ее профиль, когда она слегка приблизилась в сторону завороженного Шуги и красиво разжав свой чувствительный рот услужливо произнесла: «Сам Февраль Сатанинский отыщет вас. Помните, Шуга, вы – свидетель».
– А вы? – с чувством быстро проходящего волнения отчего-то поинтересовался Сахарный.
– А мне не суждено быть беспечной. – Генриетта повернула на себе кольцо, словно ведала своему собеседнику о своем женском удачном выборе, и в комнате зажглась пастельная свеча, неся поволоку своего утреннего запаха.
– Я весьма благодарна судьбе, за то, что встретила такого удивительного человека, он многому меня научил. Человек под буквой «У» был некогда – «Удивительным», и здесь нет всего того, о чем вы так усиленно переживаете, мышата уже нарядились в японские пижамы, надев свои черные серьезные маски обезьян.
– О чем вы говорите?
– О пророчестве, Шуга. Два мира, разделяющих пространство вселенной, будут биться за вашу сильную душу. Подобная игра сродни шахматному бою. Божественный свет и адская тьма сойдутся в крепком поединке, и вы услышите голос своего настоятеля, извечно грозящего тьме своими небесными ключами. Он придет к вам в вашем следующем сновидении, дабы остановить вас. Я не сказала бы вам ни слова более, но это самое важное для вас на сегодня.
– Кому вы служите?
– Я никому не служу, я всего лишь связная… Вы найдете то, что так с усердием ищете, проводя свои земные часы в суете и одиночестве, когда же те, от кого вы зависели, необъяснимо потеряют все то, что было ими так крепко любимо, ибо ходили они по земле с такой силой, что наступали на свою собственную тень.
– А вы?
– А мне не суждено быть беспечной, – уже повторилась Генриетта, – ибо мне известно всякое прошлое и будущее. Однажды вы вернетесь в тот мраморный дом, и все пережитое вами перестанет быть загадкой перед вашей памятью, а мрамор и память перестанут быть условием перед возможностью воображения. Вспомните последние слова вашего земного ангела, они приведут вас к мечте.
