Александр Птахин - СУРОВАЯ ГОТИКА
– Не возражаете, если я закурю?
– Возражаем, – рявкнул Корнев, – это нанесет не поправимый вред нашему с Прошкиным здоровью. Потому что у меня лично – гипертония, а у Прошкина – хронический отит.
Прошкин хихикнул. Ну Корнев – одно слово – батя. Все про каждого сотрудника знает. Даже про это дурацкий отит. Вообще-то, о том, что у него хронический отит Прошкин и сам узнал недавно, когда затеял прыгнуть с парашютом, но ответственный фельдшер авиаклуба, проводивший осмотр перед полетом, заглянул при помощи блестящей трубочки Прошкину в ухо, увидал там этот самый отит и прыжки ему строго-настрого запретил…
Корнев снова попил воды, промокнул вспотевший лоб серым клетчатым платком и продолжал уже совершенно спокойным и ровным голосом:
– Вот что народные сыщики! Прекращайте эту эзотерику и займитесь нормальными оперативно – розыскными мероприятиями! Очевидно, что не установленный гражданин проходил в здание по разовым пропускам, скорее всего полученным с использованием различных паспортов, а проживал – у покойного фон Штерна. Что бы установить его личность, Александр Дмитриевич, к примеру, вместо того, что бы попусту растрачивать свой художественный дар на всякие там шаржи, мог бы набросать портрет этого, эээ, ну будем для удобства идентификации называть его Генрихом, а ты – Николай Павлович, показал бы изображение нашим дежурным сотрудникам…
Корнев снова взял аккуратно сколотую пачку купюр, и, поморщившись, продолжал:
– Вообще, поощрять частнособственнические инстинкты малосознательных граждан, когда в мире такая сложная обстановка – не допустимо! Зачем вообще нужно снимать этот флигель у гражданки Дежкиной? Можно ведь рационально использовать собственные ресурсы. Субботский, твой Николай, давнишний приятель – вот и возьми его к себе на постой. А Борменталя куда нам определить… – Корнев изобразил на лице задумчивость, хотя ответ на этот своевременный вопрос был очевиден даже не имевшему сколько-нибудь серьезного академического образования Прошкину, – Будет разумно, если Александр Дмитриевич, конечно, в добровольном порядке, тоже гостеприимство проявит!
– У меня всего одна комната и одна кровать – как я могу проявлять хоть какое-то гостеприимство? – попытался протестовать, все еще деморализованный неожиданной информацией Баев, и тут же продолжил, все более громко и уверено – Может, вы, мне еще и спать с ним валетом прикажете? Как я могу позволить совершенно постороннему человеку жить в моей квартире?
– Александр Дмитриевич! – сразу же урезонил Сашу Корнев, – Квартира не ваша, а предоставлена вам во временное пользование, в качестве служебного жилья, Министерством Государственной Безопасности, по большому счету – Советским Государством, и оно будет решать, кому, с кем и как в ней жить! Конечно, – тут Корнев порылся в бумагах на столе и извлек пухленький томик Гражданского кодекса, отыскал нужную статью, отчеркнул ногтем и протянул Баеву, – вы можете воспользоваться своими гражданскими правами – как наследник, и вступить во владение домостроением, принадлежавшим ранее Фон Штерну. Он завещания или иного волеизъявления в отношении имущества не оставил. А вы – хоть и не кровный его родственник – но, вполне можете выступать как законный наследник. Так что – оформляйте бумаги, переезжайте в усадьбу и живите там – с кем считаете нужным!
– Это совершенно неприемлемо! – Баев решительно встал, громко задвинул стул, отчеканил – Я буду жаловаться!
Корнев сделал приглашающий жест рукой:
– Ваше право. Приемная Михал Иваныча Калинина работает с восьми часов утра…
Баев по парадному развернулся на каблуках и вышел.
Корнев снова измождено протер вспотевший лоб, извлек из сейфа темный пузырек с сердечными каплями и принялся капать в стакан, бормоча себе под нос:
– Вот змей! Гипноза он испугался! Отравят его видите ли! Жаловаться он будет! Да кто тебе запрещает – иди – жалуйся!
И тут же тяжело вздохнул:
– Хотя бы война поскорее началась, да не до этого стало…
Корнев долил капли водой, понюхал смесь и с отвращением отодвинул стакан, расстегнул ворот и мечтательно сказал:
– Пивку бы сейчас…
Прошкин решил способствовать тому, что бы мечта руководителя стала реальностью, но в дверях кабинета столкнулся с Вяткиным. Вид у Вяткина был виноватый, и он не поднимая глаз, через плечо Прошкина пробубнил:
– Владимир Митрофанович, – прикажете засыпать… ну яму, около стенки на заднем дворе? Там товарищ Баев ее рулеткой меряют…
– Вяткин, вот в древнем Риме, один и тот же человек никогда не расстраивал начальство дважды! Знаешь почему? – строго поинтересовался Корнев, – Так я тебе расскажу, как в древнем Риме поступали с гонцом, который принес плохую новость!
Вяткин испарился, не дожидаясь исторического экскурса. Корнев тяжело вздыхая и снова утирая покрасневшее, потное лицо платком, обратился к Прошкину:
– Ох, ну прямо наказание какое-то… А ну как на самом деле отравят змея этого, или того хуже пристрелят, да еще и из табельного оружия – с нас ведь спросят! Да так – что трибунал за радость покажется!
– Не дай Бог, – шепотом согласился Прошкин. Идеологически вредное замечание было настолько уместным, что Корнев даже не стал поправлять Прошкина, а только махнул ему рукой, направляясь к двери кабинета:
– Пойдем мириться, а то и правда кляузу настрочит, с такого типа станется…
13.
За стенами Управления, привычно оберегавшими тихую прохладу, воздух неумолимо таял от удручающей жары. Но природным факторам не под силу было подавить трудовой энтузиазма товарища Баева – он стоял на коленях около лаза и при помощи рулетки споро делал замеры, высоко закатив рукава гимнастерки. Результаты Саша старательно записывал в тот самый кожаный блокнот тоже иностранной самопишущей ручкой с золотым пером.
До знаменательной встречи с Баевым неприхотливому Прошкину никогда не приходилось наблюдать человека, окруженного таким значительным количеством бытовых предметов иностранного производства, да и просто дорогих вещей. Интересно, какие у него часы? Не иначе швейцарские. И тоже золотые. Но часов на руке у Баева не было. Никаких. Зато при внимательном разглядывании этих непривычно ухоженных голых рук Прошкин увидал татуировку. Куда-то под закатанный рукав, обвив несколько раз предплечье, убегала черная змейка. При ближайшем рассмотрении змейка оказалась вовсе не ползучим гадом – а витиеватой плотной надписью, сделанной арабской вязью…
