Александр Лидин - Запах смерти
«Колдун – что за глупое слово», – подумал Викториан, но тут же одернул себя. Колдун – он и есть. Человек, общающийся с Древними богами – существами, нашедшими покой где-то между миром реальности и тем, что с полной уверенностью можно назвать Адом; человек, творящий заклятия, пусть даже в современной науке им можно найти некое шаткое объяснение; человек, торгующий плотью и чувствами своих соплеменников; человек, общающийся с душами умерших – как его можно назвать иначе? Колдун! Некромант! Посвященный Искусства!
Поглощенный этими размышлениями, Викториан потерял нить разговора, и когда Жаждущий, замолчав, уставился на него в ожидании ответа на какой-то вопрос, Викториан попросил повторить.
– Я спросил: сможете ли вы мне помочь?
– Извините. Вам придется еще раз повторить свой рассказ, я задумался…
– Издеваетесь?
– Нет.
– Одного раза было вполне достаточно.
– Я, молодой человек, не шучу и не издеваюсь. Это не в моих привычках…
Оба замолчали и некоторое время смотрели друг на друга. Викториан властным взглядом человека, которому подчиняются даже маршруты движения светил в небе, Жаждущий – взглядом отчаявшегося, припертого к стенке человека.
– Итак?
Жаждущий молчал.
– Скольких ты убил? – спокойно, словно речь шла о прогулках в Летнем саду, спросил Викториан.
– Многих.
– Ты жаждешь приобщиться к Искусству?
– При чем тут искусство!
– Я говорю об Искусстве Древних.
– Мне не нужно никакого искусства. Я не знаю никаких Древних. Я убиваю людей! Когда они умирают, я чувствую Запах. Запах, понимаете вы! – Жаждущий не говорил, он почти кричал. – Я, словно наркоман, хочу вдыхать его снова и снова!
Люди за соседними столиками стали поворачиваться в их сторону. Викториан цыкнул на своего собеседника:
– Тише!
Тогда Жаждущий заговорил шепотом, но его тон оставался таким же напряженным. Это можно было назвать едва слышным криком:
– Понимаете, я хочу от этого избавиться! Я хочу стать нормальным человеком!
– Что ты имеешь в виду под нормальным человеком? Если ты – человек Искусства, ты должен идти по Пути Искусства.
– Мне наплевать на то, что вы плетете о каком-то искусстве! Я не знаю, что вы подразумеваете под искусством, и знать не хочу. Я хочу вылечиться, – тут Жаждущий сломался. Он закрыл лицо руками, чтобы скрыть слезы. – Я устал от смерти. Устал…
Их разговор напоминал беседу учителя-философа с глупым учеником. Ученик бил себя в грудь, клялся во всех смертных грехах из-за того, что не выполнил домашнее задание, а учитель успокаивал его, понимая, что в мире есть вещи намного более важные, чем какая-то домашняя работа.
– Но, убивая, ты же чувствуешь себя Господом Богом. Убивая, ты отправляешь субстанцию души человека в иной мир, причащаешься к Искусству. Почему ты хочешь от этого отказаться?
Жаждущий откачнулся от Викториана. В этом человеке взошли те же ростки, что он пытался затоптать в себе. Жаждущий не мог всего толком объяснить, но, глядя на Викториана, слушая его речь, он начинал ощущать свое родство с ним, словно встретил давно потерянного брата.
– Вы тоже… убийца?
– Я не использую это слово. Оно слишком экстравагантно. Я всего лишь мелкий слуга Древних. А ты, по-моему, ступив на тропу Искусства, из трусости и юношеского максимализма пытаешься свернуть в сторону.
– Не из трусости! – с пылом возразил Жаждущий. – Есть девушка. Я люблю ее. Я не хочу ее убивать. Не хочу!
– Ты прав. Искусству чужда любовь. Похоть, а не любовь нужна Древним. Но твои собственные желания значения не имеют. Коснувшись Высшего Знания, ты должен отречься от человеческих норм морали. Что значит убить? Жизнь человека в этом мире чересчур мучительна. А жизнь человека, принадлежащего безликой массе, – обществу и вовсе ничего не стоит. Тут, как ни печально, Ницше был совершенно прав. Можно торговать эмоциями людей, человеческим мясом, но жизнь отдельного человека ничего не стоит. Она никому не нужна, слишком она непрочна и недолговечна. Незнание того, что происходит после смерти, пугает людей, заставляет продлевать агонию, именуемую жизнью.
Жаждущий хмыкнул, пытаясь взять себя в руки. То, о чем говорил Викториан, много раз приходило в голову и ему самому, только он не мог столь четко сформулировать свои ощущения. Сколько раз забирал он жизни людей, вспарывая скальпелем животы? И каждый раз это было так просто! А для чего жили те люди? Для чего долгие годы растили их родители? Для того, чтобы они стали мясом в его умелых руках.
– Если, по-вашему, перерезать себе горло – благо, почему же вы не убиваете людей направо и налево?
– Если я начну убивать, то нарушится баланс. Человеческое общество восстанет против меня. Да мне это и не нужно. Я – слуга. Я не могу отказаться от своих обязательств. К тому же свою жизнь я не расцениваю, как мучения. Скорее наоборот. Благодаря договору с Древними, я могу позволить себе то, чего не может позволить себе ни один обычный человек, ограниченный рамками собственной цивилизованности.
– Так вы поможете мне? – выдавил Жаждущий после долгой паузы.
Викториан задумался. Должен ли он помогать этому молодому человеку? Если тот вкусил запретный плод Искусства, то он душой и телом должен принадлежать Древним. Но, с другой стороны, Древние, если захотят, смогут призвать любого носителя частицы Искусства, и раз этот молодой человек пришел к нему – Викториану, то так угодно было Судьбе, а значит, и Древним…
Викториан принял решение. Почему он должен брать ответственность на себя? Раз так все сложилось, то пусть все идет своим чередом, а он сыграет лишь роль посредника между Судьбой и этим молодым человеком. Если Зеленому Лику захочется, Викториан передаст ему нового знакомого. Судьба Посвященных – двигаться по Пути, не пытаясь идти наперекор происходящему, ибо все, что происходит с ними, происходит по воле Древних, а если господин Случай и вмешивается, то его быстро ставят на место, как зарвавшегося юнца.
– Не уверен, что могу и имею право тебе помочь, но я подумаю…
Жаждущий расслабился.
– Подумаете о чем?
– Все в свое время, молодой человек…– Викториан вновь перешел на «вы». – И вы еще говорили, что обещали кого-то познакомить со мной…
– Да, одного мастера. Того, кто сделал для меня Ведьмин компас.
Люди Искусства замкнуто живут в своих мирках. Каждый из них сам несет свой грех; сам взывает к обитателям Колодца; сам находит к нему дорогу и в одиночестве совершает Паломничество. Разговаривать понапрасну в Подземном мире не принято. А столкновение с непосвященными, обладающими зачатками осознания Искусства… Но, как истинного Человека Искусства, Викториана манило все новое. Иметь кого-то, с кем можно было бы говорить об Искусстве и предаваться порокам Черной Мессы,— от такой перспективы у Викториана закружилась голова.
