Уильям Блэтти - Легион
– Мистер Патерно?
Патерно опустился на колени в левом отсеке исповедальни. Постепенно он начинал приходить в себя. Услышав свое имя, Патерно взглянул на Киндермана и растерянно заморгал.
– Пока вы находились в исповедальне, – продолжал следователь, – неизвестный в черном стоял с другой стороны, а потом там оказался старичок, и уже после него мистер Маккуи. Вы говорили, будто слышали, как задвинулась шторка с другой стороны. Вы этого не отрицаете?
– Да, все было именно так.
– И поэтому вы решили, что тот, в черной кофте, уже закончил свою исповедь?
– Да.
– А вы не слышали, как священник снова раздвигает ширму? Может быть, он хотел еще что-то сказать ему?
– Нет, не слышал.
Киндерман кивнул и, закрыв дверь, вошел в соседний отсек. Осмотревшись, он занял место священника.
– Сейчас я прикрою ширму с вашей стороны, – объяснил он Патерно. – После этого слушайте внимательно. – Он дернул ширму, а потом очень медленно раздвинул другую – с противоположной стороны. После этого вновь обратился к Патерно. – Вы что-нибудь слышали?
– Нет.
Киндерман задумался. Когда Патерно поднялся с колен, лейтенант остановил его и попросил:
– Пожалуйста, мистер Патерно, не уходите пока. Следователь покинул средний отсек, вошел в правый и встал на колени. Отодвинув свою ширму и разглядев Патерно, скомандовал:
– Закройтесь и слушайте внимательно. Патерно послушно задвинул ширму. Киндерман протянул руку внутрь среднего отсека, где должен был находиться священник, нащупал там металлическую ручку и попробовал закрыть ширму изнутри. Он задвинул ее почти до конца, а потом, вынув руку, уже со своей стороны нажал пальцами на створку и захлопнул ее. Раздался приглушенный стук.
Киндерман поднялся, вышел из отсека и направился к Патерно. Открыв его дверцу, он молча уставился на свидетеля.
– Теперь что вы слышали? – осведомился лейтенант.
– Вы закрыли ширму.
– А походил ли этот звук на тот, что вы слышали в прошлый раз, когда ждали своей очереди?
– Да, точно такой же.
– Точно?
– Точно.
– Пожалуйста, опишите его.
– Как это «опишите»?
– Ну опишите. На что он был похож? Мгновение поколебавшись, Патерно заговорил:
– Ну, раздался звук, как будто ширма закрывается, потом наступила тишина, а потом кто-то снова задвинул ее.
– Значит, вы расслышали, что звук прекращался на некоторое время?
– Да, все было точно так же, как сейчас.
– А откуда вы узнали, что ее задвинули до конца?
– Тогда раздался такой же глухой стук. Довольно громкий.
– То есть громче, чем это бывает обычно?
– Да, стук был громкий.
– И не как всегда?
– Да, громче.
– Понятно. А вы не удивились, почему после этого ширму не открыли с вашей стороны?
– Удивился ли я?
– Да, почему вам не открыли.
– В общем, да.
– А когда вы услышали этот звук? Сколько прошло времени, прежде чем обнаружили труп?
– Не припомню.
– Минут пять?
– Не знаю.
– Десять?
– Не скажу точно.
– А может быть, больше, чем десять минут?
– Я не уверен.
Киндерман снова задумался, а потом спросил:
– А не слышали ли вы другие звуки, пока ждали здесь своей очереди?
– В смысле, разговоры?
– Что угодно.
– Нет, разговора я не слышал.
– А бывает так, что вы все же слышите голоса во время чужой исповеди?
– Иногда. Особенно в конце, когда исповедь становится по-настоящему искренней, и говорят очень громко.
– Но на этот раз такого не было?
– Нет.
– Вообще никаких разговоров?
– Вообще никаких.
– Даже бормотанья?
– Нет.
– Спасибо. Вы можете идти.
Патерно отвернулся, вышел из своего отсека и присел на скамью рядом с другими свидетелями. Киндерман оглядел их еще раз. Адвокат время от времени бросал нетерпеливые взгляды на свои часы. Следователь начал именно с него:
– Тот самый старичок с пакетом, мистер Коулман...
– Да? – откликнулся адвокат.
– Сколько времени, по-вашему, он находился внутри исповедальни?
– Минут семь-восемь. Может, и дольше.
– А после исповеди он оставался в церкви? – Не знаю.
– Ну, а вы, мисс Вольп? Вы случайно не заметили? Девушка никак не могла собраться с мыслями и тупо уставилась на следователя.
– Мисс Вольп? – Она вздрогнула.
– Да?
– Тот старичок с пакетом, мисс Вольп. После исповеди он ушел из церкви или остался?
Девушка еще некоторое время смотрела на него остекленевшими глазами, а потом, наконец, заговорила:
– По-моему, он вышел. Но точно я не могу вам сказать.
– Вы не уверены?
– Не уверена.
– Но все же вам кажется, что он ушел.
– Да, мне так кажется.
– Вы не заметили ничего необычного в его поведении?
– Необычного?
– Мистер Коулман, а вы не заметили?
– Он показался мне очень дряхлым, – отозвался Коулман. – Я еще подумал тогда, что поэтому-то он и задержался так долго.
– Вы говорили, что на вид ему было за семьдесят?
– Ну да, но он выглядел уж больно изможденным и слабым, когда шел.
– Шел? Куда он шел?
– К скамье.
– Значит, он остался в церкви, – заключил Киндерман.
– Нет, я этого не утверждаю, – возразил Коулман. – После исповеди он действительно направился к скамье, но потом, вполне возможно, покинул церковь.
– Я понял вас, господин адвокат. Благодарю.
– Не за что. – В глазах Коулмана светилось удовлетворение.
– Так, теперь остается голубчик с бритой головой и неизвестный в черной кофте с капюшоном, – добавил Киндерман. – Кто-нибудь из вас помнит, оставались ли они в церкви или же сразу ушли?
Наступила тишина.
Киндерман обратился к девушке:
– Мисс Вольп, тот мужчина в черной кофте... Что-нибудь в его облике или в манерах не показалось вам необычным?
– Нет, – удивилась Вольп. – Я хочу сказать, что не обратила на него особого внимания.
– А суетливости в его действиях вы не заметили? – Нет, он был спокойный, ну, в общем, как все. – Как все.
– Ах, да! Он слегка причмокивал, вот и все.
– Слегка причмокивал?
– Ну да.
Киндерман задумался, а потом спохватился:
– Ну, вот и все. Спасибо всем, извините, что пришлось вас задержать. Сержант Аткинс, отпустите свидетелей, а потом сразу ко мне. Это очень важно.
Аткинс проводил свидетелей к выходу, где дежурил полицейский. Всего несколько шагов, но Киндерман с таким волнением наблюдал за сержантом, будто Аткинс решил отправиться куда-нибудь в Мозамбик и, возможно, с концами.
Однако через несколько минут Аткинс уже стоял перед ним.
– Слушаю вас, сэр.
– Я хотел тут кое-что добавить к сказанному об эволюции. Вот все твердят: шансы, шансы, и что все очень просто. Миллиарды рыб безуспешно плюхались на берег, но вот как-то раз одна очень пройдошистая рыбешка огляделась по сторонам и заметила: «Чудесненько. Майами-Бич. Фонтенбло. Можно, я полагаю, остаться здесь и подышать воздухом». Итак, далее следуют легенды о карпе-питекантропе, карпе-кроманьонце, карпе-неандертальце и так далее. Но не все так просто. Если Рыба надышится воздухом, ей наступит конец. Да, во всяком случае, все так привыкли думать. А надо, чтобы история была повеселее? И обоснована по-научному? И к вашим услугам. Так вот, дело в том, что эта умная рыбешка не загорает с утра до ночи на солнышке. Она прихватывает немного воздуха, как бы пробу, это у нее просто очередная репетиция, а потом – сразу же назад в море, в реанимационное отделение, там она приходит в себя и уже можно бренчать на банджо, вспоминая прекрасные времена, проведенные на суше. Потом еще одна попытка, и вот уже наша рыбка дышит воздухом чуть подольше. Это возможный вариант. После многократных попыток славная рыбешка мечет икру, а умирая, оставляет завещание следующего содержания: возлюбленные чада мои, пробуйте дышать воздухом, сделайте это во имя своего отца. С приветом, ваш Карлуша". И оставляет инструкции, как именно это делать. А они точно следуют завещанию. И вот так продолжается, может быть, сотни миллионов лет, поколение за поколением, и каждый раз у них получается все толковей и толковей, потому что опыт предков с генами передается детям. И вот, наконец, одна рыбешка, тощая, в очках, этакий скромный и страшно положительный подросток, который вечно что-нибудь читает и по двору без дела не шляется, начинает так долго дышать воздухом, что вскоре уже в состоянии посещать и спортивные клубы, и даже кегельбан. Разумеется, не стоит сомневаться в том, что перед его детьми уже никогда не встанет проблема с дыханием. Конечно, им придется еще трудновато, когда надо будет вырабатывать походку, Именно так и считают ученые. Да, конечно, я все предельно упростил. А они – нет? Да ведь сейчас любого, кто при каждом удобном случае вставляет слово «позвоночные», автоматически зачисляют в гении, не говоря уж о тех, кто знает словечко «филюм». Наука предлагает нам уйму фактов, но дает минимум знаний. Что же касается теории о рыбах, то тут тоже есть своя проблема, – конечно, упаси меня Бог удерживать рыб и не позволять им экспериментировать, но дело в том, что процесс привыкания к воздуху, к сожалению, протекает очень медленно. И каждая рыба должна начинать заново, а за одну рыбью жизнь в ее генах ничего не изменится. Главный рыбий лозунг звучит так: «Все делать постепенно».
