Евгения Грановская - Никто не придет
– Да. Что-то вроде семейного доктора, который может и от простуды вылечить, и роды принять. У меня есть помощник – фельдшер и еще две медсестры. – Тихонов пожал плечами: – Нам хватает.
Маша отпила глоток чая и сказала:
– Я не увидела в поселке ни церкви, ни часовни.
На какой-то миг Маше показалось, что по лицу доктора пробежала тень, впрочем, в следующую секунду он снова улыбнулся и произнес:
– Наши деды и прадеды были староверами. Ну а мы – люди советской закваски. Местные жители не очень религиозны, даже пожилые люди.
– Ясно, – кивнула Маша.
Должно быть, доктор Тихонов уловил в ее взгляде недоверие или удивление, потому что тут же добавил:
– Каждый из нас во что-то верит, но мы здесь предпочитаем не копаться в душе друг у друга. Есть области, в которые не стоит вторгаться, верно?
И снова Маше почудилось в голосе Игоря Силовича какое-то холодноватое напряжение, когда он произнес слово «вторгаться».
– Да, конечно, – согласилась Маша. – Я просто спросила.
– А я – просто ответил, – улыбнулся Тихонов.
– Берите оладушки, Машенька! Кушайте, пока они не остыли!
– Да, спасибо.
Маша взяла еще один оладушек.
– Предчувствуя ваш следующий вопрос, – заговорил доктор Тихонов, – сразу скажу, что поговорить с вашим другом мне не довелось. Но парой слов мы все-таки перекинулись. У нас редко бывают приезжие, и я никогда не упускаю случая познакомиться с ними. Я подошел к вашему другу, поздоровался и спросил: надолго ли он в наши края? Он пожал мне руку и сказал, что нет, ненадолго. Но знаете что самое странное, Машенька?
– Что?
– Он ничего не спрашивал про завод. Сказал, что заехал в наш поселок, чтобы разведать насчет рыбалки.
– Насчет рыбалки?
Тихонов кивнул:
– Да! В нашем водохранилище целая прорва рыбы! Ваш коллега сказал, что обожает рыбачить. Разве вам это не кажется странным?
– Что именно?
– То, что он не расспрашивал про завод, хотя редакция вашей газеты послала его сюда именно за этим.
– Да, – вынуждена была согласиться Маша. – Это действительно странно.
– Ваш друг выглядел очень рассеянным. Я подумал, что он не хочет продолжать беседу, поэтому откланялся и удалился.
– А он…
– Вы кушайте, кушайте.
Лара пододвинула блюдо с оладьями поближе к Маше.
– Скажите, Машенька, – проворковала она, – а вы любите свою работу? Журналистика – это ведь довольно опасное занятие, правда?
– Журналистика?.. Ах да, конечно. Работа у нас интересная.
– Вам приходится много общаться?
Маша вспомнила недавние допросы, связанные с расследованием ограбления квартиры сенатора, и усмехнулась:
– О да. Даже слишком много.
– Но зато вы общаетесь с интересными людьми!
– В общем, да, – кивнула Маша.
На ум ей пришел один маньяк-убийца по кличке Часовщик. Он доставил оперативникам много хлопот. Это парень убивал и мужчин, и женщин без разбора, вырезал им глаза, а потом вставлял в пустые, окровавленные циферблаты от наручных часов, предварительно отломав стрелки. На допросе, который проводила Маша, он накинулся на нее и попытался выдавить ей пальцами глаза. Хорошо, что на помощь подоспел Толя Волохов.
– Скажите, Машенька, – снова заговорила Лара, – герои ваших репортажей и статей охотно соглашаются на интервью?
– Когда как. Иногда собеседники не склонны к беседе, и тогда приходится применять кое-какие профессиональные навыки, чтобы разговорить их.
– Это очень интересно! А вы продолжаете общаться с теми, у кого брали интервью?
– Редко. Как правило, эти люди очень… занятые. Они не могут свободно располагать своим временем.
– Вот оно что. Ну да, ну да, – покивала Лара коротко стриженной головой. – У вас в столице другой ритм жизни. А у нас все иначе.
– Жизнь в нашем поселке устроена очень разумно, во всем царит функциональность, – сказал доктор Тихонов, с добродушной улыбкой глядя на Машу. – Но главное – у нас нет ни бездомных, ни голодных. У каждого есть хорошая работа и крыша над головой. А средняя зарплата в Хамовичах почти такая же, как в Москве.
– Рада это слышать.
Игорь Силович вздохнул:
– Видели бы вы, Машенька, наш поселок в девяностых, когда в стране царила разруха. Тогда многие уехали отсюда, перебрались в другие места, более цивилизованные и сытые, чем Хамовичи. Но те, кто остался, не пожалели. Постепенно жизнь стала налаживаться. Мы возобновили подачу воды в скважине, организовали рыболовное хозяйство, основали консервный завод. Пусть небольшой, но продукция его пользуется постоянным спросом. И теперь… – Он пожал плечами. – Теперь у нас есть все, что нам нужно. И можете мне поверить, милая: никому из посельчан и в голову не придет покинуть Хамовичи.
– Даже во время отпуска? – пошутила Маша.
– Конечно, – ответил ей Тихонов таким голосом, словно говорил о чем-то само собой разумеющемся. – Я же говорю: здесь есть все, что нужно для счастливой жизни.
Маша слегка прищурилась:
– Вы, должно быть, шутите?
– Почему?
– Людям свойственна тяга к перемене мест. Хотя бы к временной перемене.
Игорь Силович и Лара переглянулись.
– Это бессмысленно, – с улыбкой проворковала Лара. – Зачем искать в чужих краях то, что есть на родной земле?
– А как насчет желания повидать мир? – не сдавалась Маша.
– Такое желание приходит в голову только бездельникам, – сказал вдруг Тихонов довольно сухо. Но тут же снова улыбнулся и добавил: – Наши жители всем довольны и ни в чем не нуждаются.
– Понимаю. – Маша тоже улыбнулась. Затем расстегнула сумочку, лежащую у нее на коленях и сунула руку, собираясь показать доктору и его жене свадебную фотографию.
– Я хотела бы…
Вдруг оба старика встрепенулись.
– Наша любимая песня! – воскликнула Лара.
Она нагнулась к тумбочке, на которой стоял старенький приемник, и сделала музыку громче.
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.
Тих и печален ручей у янтарной сосны…
Оба старика заулыбались, стали раскачивать головами в такт песне и тихонько подпевать, поглядывая на Машу, словно приглашали и ее присоединиться к этому странному дуэту.
Пеплом несмелым подернулись угли костра.
Вот и окончено все, расставаться пора…
Непонятно почему, но на душе у Маши стало тревожно. Радио продолжало петь, а старики выводили сладкими голосами:
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?..
Маша убрала руку из сумки. Она сама не понимала, почему не показала снимок старикам. Что-то во всем этом сладком благолепии было противоестественное.
«Может, я просто слишком сильно устала и перенервничала? – спросила себя Маша. – Ничего же особенного не происходит. Старики поют песню своей молодости, на это, должно быть, приятно смотреть. Да, вероятно, я переутомилась. И за Стаса волнуюсь, вот и лезут в голову всякие дикие мысли».
