Александр Бушков - Другая улица
– Разрешите осмотреть двигатель, товарищ лейтенант? – спрашивает Шикин.
– Осмотрите, – командует лейтенант.
Шикин вылез, оставил дверцу распахнутой, откинул слева крышку моторного отделения и стал приглядываться, заслоняясь ладонью от жара – ну ясно, пышет, как из печи… Мы двое не стали вылезать – я прекрасно знаю, что не стоит торчать у водителя над душой в такой момент, и лейтенант, видимо, тоже понимает.
И тут я думаю: «Что за черт? Перед глазами у меня плывет, что ли? Полное впечатление, что немаленький кусок песчаного пространства, в несколько квадратных метров, четко очерченный, хотя и в форме не очень правильного геометрического овала, сдвинулся с места и довольно проворно пополз к Шикину. Так, словно он сам по себе, наособицу от остального песка… живой… Что за ерунда? Не настолько мне солнцем голову напекло, чтобы у меня начались видения и зрение расстроилось… Но ведь полное впечатление…»
Тут лейтенант у меня за плечом прямо-таки охнул от удивления, у него вырвалось:
– Ползет…
Выходит, он тоже видит и мне не мерещится? Но удивиться я не успел – тут оно и произошло, причем едва ли не мгновенно…
У Шикина буквально за спиной взмыл гораздо выше его головы толстенный столб желтоватого песка, плотный на вид, хоть палкой в него тыкай. Обрушился, заволок, окутал, рухнул горизонтально. И тут же прямо перед распахнутой дверцей вырос второй – фффх!
Я успел захлопнуть дверцу, не думая и не рассуждая, а в следующий миг, словно неведомая сила подняла, оказался в башенке. Смотрю, от броневика, примерно чуть помедленнее пешехода, удаляется уже не ровный песок, а продолговатый холмик, как раз по размерам способный скрыть человеческое тело. А поскольку Шикина нигде не видно, и гадать не стоит, где он – и так ясно. Ни малейшего шевеления изнутри, ровный холмик…
Отполз он метров на полсотни и остановился, бархан барханом. Разве что форма чуточку другая. А перед дверцей пошевеливается, чуть колыхается еще одно овальное песчаное пятно, и второе маячит с другой стороны броневика. Солнце, жарища и тишина… Жуть какая-то.
Я спустился в машину, голова идет кругом, хочется себя щипать, чтобы проснуться, но я ж точно не сплю… И утащило оно Шикина, и что-то такое с ним сразу сделало, отчего он больше не шевелился…
Лейтенант прикрикнул – именно прикрикнул:
– Докладывайте!
Ох, не понравились мне визгливые ноточки в его голосе… Но ничего не поделаешь, доложил – кратенько, в нескольких фразах. Он послушал, потом опять с этакой визгливой ноткой:
– Не может такого быть!
– Вы же сами видели, товарищ лейтенант, – сказал я осторожно. – Посмотрите с башенки, как они там… елозят. Хоть их и быть не должно. И бугорок там… поблизости…
Он полез в башенку и торчал там долго. Я тем временем попытался кое-что прикинуть. По всему выходило, что в броневик они отчего-то забраться не могут. Не могут, и точка. Если бы то, что вздымалось у дверцы, захотело, оно бы наверняка струйками песка в щелочки просочилось, что ему стоило? Машина негерметичная, щелочки везде найдутся. Но ведь не лезет?! Значит, не может.
Слез лейтенант, сел на полу у стенки, свесив руки меж колен.
Я выждал немного и спрашиваю:
– Видели?
– Видел, – только и ответил он.
Мертвым таким, пустым голосом, бесцветным совершенно. И я понял, что он сломался. Если не окончательно, то случится с ним это вот-вот. Сломается, потеряет себя, и толку от него будет мало.
Не думаю, чтобы он вот так сломался в бою, с этими самыми персюками, да и с немцами. Понимаете ли… Мне подобное пару раз случалось наблюдать в жизни, хотя, конечно, при совершенно других обстоятельствах. Но суть та же самая. Человек держит себя молодцом, пока не попадет в какую-то другую обстановку.
В условия, к которым он себя не готовил, не предвидел их, не ожидал, что такое случится. А оно взяло да и случилось. И в этих новых обстоятельствах человек себя теряет, сплошь и рядом, моментально. Улавливаете мою мысль? Чаще всего ломается человек сразу. Вот и вижу я, что с ним именно это и приключилось, что из него будто стержень вынули…
Я сам? А у меня свой характер и свои мысли. Я себе тут же поставил задачу: не думать о происходящем. Вообще. Не гадать, не рассуждать, не ломать голову. Принимать все происходящее как оно есть. Оно происходит, я наблюдаю. И никаких раздумий – они-то и могут тебя сломать…
Распахнул я дверцу – осторожненько, даже не распахнул, а просто приоткрыл. И тут же передо мной взмыл столб песка – на вид плотный и твердый, как телеграфный столб, без размытых краев, ничуть не похожий на песчаный фонтанчик, когда его ветром подняло и гоняет. Дверцу я моментально захлопнул.
– Не смей высовываться! – заорал лейтенант. – Оно внутрь полезет!
– Давно бы уже пролезло в щели, – говорю я. – Значит, не может почему-то…
Он уставился на меня, глаза чуточку сумасшедшие, лицо этак стянуло. «Все, – понял я. – Товарищ лейтенант больше не боевая единица, не активный штык. Хорошо, если вот так и будет сидеть – но как бы чего не напорол, по-всякому оборачивается…»
Больше всего я боялся, как бы он в таком состоянии не погнал меня наружу чинить мотор. Нет никаких сомнений: ступи я наземь, тут же со мной произойдет то же, что и с Шикиным. Оно там как на карауле стоит, не наземь ступишь, а наступишь именно что в него. Выходить никак нельзя. Но это получится неисполнение приказа старшего по званию, причем в боевой обстановке. Он, по уставу, и оружие применить может… и, если я не хочу получить пулю, придется что-то делать. Не хочется и думать, что… Ситуация для кадрового тяжелейшая и мучительная.
Если оценить наше положение, быстро поймешь, что оно – хуже некуда. Капкан. Мотор сдох, на рацию надежды никакой, пешком отсюда не уйдешь. Искать нас, вероятнее всего, будут, но неизвестно, когда приступят. Пока мы сюда добирались, я обратил внимание, что там и сям поднимается ветерок, в двух местах нашу колею занесло на немалом протяжении. Если случится что-нибудь вроде песчаной бури… Представления не имею, бывают ли они тут, и как часто, но вполне могут начаться. Хоть и ублюдочная, но как бы пустыня. А в пустыне бывают песчаные бури, точно знаю.
– Товарищ лейтенант, разрешите попытаться установить связь? – спросил я.
Он ответил:
– Разрешаю.
На меня не смотрит, сидит, свесив руки меж колен, уставясь то ли на дверцу, то ли непонятно куда, и по лицу его, по глазам я понимаю, что не ошибся. Сломался мой лейтенант. Сухая палка не гнется, она просто ломается вмиг: кр-рак…
Взялся я за рацию, но толку не вышло: на всех имеющихся диапазонах свист, вой, завыванья. Один раз выхватил из эфира буквально пару слов, да и те, мне показалось, не по-русски…
Потом, уже не спрашивая разрешения, попытался завести мотор. Как ни бился, без толку, стартер крутится, аж скрежещет, а искра не схватывает, что я ни придумывал. Покосился я на лейтенанта – сидит, уставившись в пространство, не командует и не препятствует, глубоко равнодушен ко всему, что я делаю. Мне пришло в голову, что неплохо бы его разоружить, во избежание неприятностей, но непонятно, как к этому подступиться – он, конечно же, так просто не дастся, потасовка будет, а вязать мне его нечем. Нет уж, пусть сидит с оружием, не стоит устраивать кипение страстей на столь тесном пространстве…
Тут он вздрогнул, будто проснулся, уперся в меня бешеным взглядом и командует:
– Сержант, приказываю открыть огонь! По… по противнику!
Час от часу не легче. Ладно. У меня полный боекомплект, почти тысяча четыреста патронов, экономить боеприпасы нет никакой нужды, а он, смотришь, успокоится…
Поднялся я к люку, вынул пулемет из шаровой опоры, примостил так, чтобы стреляные гильзы не летели внутрь, выцелил ту тварь, что устроилась подальше, дал по ней длинную очередь крест-накрест. Ну и попал, конечно, песок взлетел фонтанчиками. И ничего с ним не случилось. Когда я перестал стрелять, оно чуть шелохнулось, сместилось в сторонку буквально на ладонь, и торчит на том же месте. Ну что ты песку пулеметом сделаешь? Оно ведь словно бы из песка, хотя, надо полагать, песчинки и какие-то другие чуточку.
То ли для очистки совести, то ли чтобы отвязаться от лейтенанта, перенес я пулемет на другую сторону и врезал по тому, что сторожило дверцу, уже не особенно и длинно. С тем же самым предвиденным без труда результатом: взлетел песок, опал, и осталось оно на том же месте. Очень четко оно себя обрисовало: видно, что оно примерно на палец над окружающим песком поднимается, и с другим та же история.
Вставил я пулемет обратно, слез и прилежно доложил:
– Товарищ лейтенант, пулеметный огонь на противника воздействия не оказал…
Он и ухом не повел, будто не слышал. Ладно, думаю я себе, пусть лучше сидит истуканом, чем буйствует. Все спокойнее.
И потянулись часы… Медленно, как черепаха. Лейтенант, в общем, хлопот пока не доставлял, разве что время от времени вскидывался, тусклым голосом спрашивал то и это. Как вы считаете, товарищ сержант, какой план действий выработать? Отвечаю: сидеть и ждать, когда нас найдут, другого плана в данных условиях быть не может. Думаете, товарищ сержант, нас быстро найдут? Думаю, говорю, к утру (не особенно верю, но тут главное – его успокоить, чтобы ночь спокойно прошла). Как думаете, сержант, что это такое? Честно отвечаю: даже и думать не пытаюсь, все равно от моих раздумий не будет никакого толку…
