Марина Дяченко - Петля дорог
— Венец… Это… Тот самый венец?
Князь кивнул, выбирая оружие.
«Бывало так — свершил месть и заполучил власть одним ударом… Ты вот что станешь делать… с княжеским венцом?»
— Я, пожалуй, возьму вот это, — князь взвешивал в руке длинный меч с рядом зазубрин с одной стороны лезвия, с большим рубином на рукоятке. — Это очень достойный клинок… Ровесник «зажор». Хочешь взглянуть?
— Нет, — сказал Станко шепотом. — Я… Можно, я посмотрю картины?
— Конечно, — князь для пробы несколько раз взмахнул мечом. Свистнул рассекаемый воздух.
Медленно, очень медленно Станко двинулся вдоль стены. Рукоятки и лезвия… Наконечники и острия… Темная рама. Рядом, освещая картину, жарко пылает факел.
Станко вгляделся.
На темном холодном фоне продолжалась война — топорщились копья, окровавленные клинки высовывали жало из чьих-то спин, внизу, под ногами бойцов, пучили глаза чьи-то отрубленные головы… Станко прерывисто вздохнул и пошел дальше.
На стене — клинки, клинки, ими протыкали насквозь, на них нанизывали, как на вертел…
«Пехота с копьями, конница с арбалетами… Горстка продиралась к замку, лезла на стену, убивала женщин, детей… Брали замок и жили там, пока их обиженные родственники не собирали новое войско…»
Станко сглотнул. «Хорошие предки у князя Лиго» — «Это и твои предки».
А это что еще?! В другой раме, совсем не такой большой, щерилась ловушка «зажора»… Станко узнал ее! Рядом стоял человек в темной накидке и остроконечном колпаке, самодовольно усмехался, будто позируя на парадный портрет… Из воронки высовывалось белое, перекошенное ужасом, совсем молодое лицо…
Станко пошел быстрее; следующая картина была и в самом деле парадным портретом — надменный, видимо, знатного происхождения колдун смотрел прямо Станко в глаза, смотрел покровительственно и чуть ли не добродушно; за плечом у него угадывался огромный профиль крючконосого старика с трубкой, над трубкой зависла «желтомара», в другой «желтомаре», растянувшейся по земле, погибал, похоже, целый отряд — кровавое месиво…
Станко зажмурился и отшатнулся. За спиной у него послышался короткий смешок.
Он обернулся — князь стоял посреди зала, стоял, небрежно опираясь на меч, покачивая головой:
— Хватит, Станко… Ты забыл, для чего пришел сюда.
По спине Станко снова продрал мороз. Рука с мечом дрожала.
— Иди сюда, сын.
Слово было сказано. Кусая губы чуть не до крови, Станко приблизился.
— Я знаю, ты хорошо дерешься… Я тоже хорошо дерусь, Станко. И я буду драться в полную силу. Без снисхождения, понимаешь? Я говорю это для того, чтобы ты собрался и сосредоточился, как перед последним боем.
Станко через силу кивнул.
— Вот так… Теперь выбери позицию.
Станко остался стоять на месте, факелы горели ярко, их огни расплывались у него в глазах бесформенными пятнами, но четко и ясно он видел перед собой лицо отца:
— Юноша по имени Станко, я признаю тебя своим сыном и признаю за тобой право вступить со мной в поединок. Начали.
И, вскинув меч, он шагнул по мозаичному полу — легко и радостно, как танцор. Станко вспомнил бой с облитыми смолой висельниками — тогда Илияш двигался так же красиво, и смертоносным было его оружие… Они стояли тогда спина к спине, и жизнь каждого зависела от другого, и выстояли они только потому…
Проклятое тренированное тело действовало отдельно от разума. Станко парировал первый удар и увернулся от второго. Князь не спешил, но и не медлил — прощупывал его оборону тщательно, последовательно, он действительно великолепный боец… Рано или поздно он найдет в обороне щель, и тогда…
Станко заработал мечом быстрее, сам предпринял попытку атаки неудачно, князь тут же перевел свою оборону в контратаку, и Станко отступил.
В его глазах плыли, качались факелы. Да нет же, он тоже боец! Он однажды уже одолел Илияша в поединке, хотя тогда в руках его была всего лишь жердь… Отступление — позор для воина, слабый не достоин носить оружие… Вперед!
И Станко снова атаковал, бешено, свирепо, и князь перешел в оборону, и, оступившись на мозаичном полу, в последний миг увернулся из-под смертоносного клинка.
Станко представилось вдруг, как меч его опускается на голову противника, рассекает надменное безбородое лицо.
«Отомсти, сынок…» «У меня есть, есть отец!» «Я найду его и убью во что бы то ни стало»… Илияш, Илияш, как ты подвел меня, как подвел… «Зажоры», обломки моста, змеи, «желтомары»… Илияш, Илияш…
Да они же подняли оружие друг на друга!!
И тогда, отразив очередной удар, отпрыгнув, он изо всех сил швырнул меч в стену. Прожужжав по воздуху, клинок врезался в лицо колдуну с картины, тому, что придумал «желтомары». Закачалась тяжелая рукоятка — острие вошло в щель каменной стены.
Князь остановился. Недобро сощурился:
— Это что же? Новый боевой прием?
— Предатель, — сказал Станко ему в лицо. — Тебе… все равно? Тебе снова все равно, тебе убить меня — все равно, что муху прихлопнуть?!
Князь нахмурился. Сказал жестко:
— Ты пришел сюда за моей жизнью. Ты должен получить ее в поединке; или ты хочешь, чтобы я попросту подставил шею?!
Станко захлебнулся:
— Я что, за свою шкуру боюсь?! Да я… Я просто…
Он потерял способность говорить — горло отказывалось издавать звуки. Князь ощерился:
— Что — просто? Что — ты просто? Ты получил, что хотел? Ты для этого жил все шестнадцать лет?
— Я не знал… — просипел Станко, скорчившись.
— Чего не знал? — рявкнул князь.
Стало тихо. Потрескивали факелы. Рукоятка вонзившегося в картину меча качнулась последний раз — и замерла.
— Успокойся, — сказал князь мягко. — Может быть, у тебя болит плечо? Тебе сильно повредили руку?
— Н-нет…
— Так в чем же дело?
— Я… Только хочу знать… Я подумал… А потом мне показалось… Я для вас ничего не значу?
Молчание.
— Какой ты ребенок, — вздохнул князь устало. — Какой ты ребенок, будто не шестнадцать лет, а шесть… Тебе бы хотелось что-то значить для меня, да?
Станко всхлипнул.
— Если я убью тебя, — сказал князь глухо, — я не смогу дальше жить. Ты доволен?
У Станко закружилась голова, вдруг вспыхнули уши, щеки, налилась жаром шея, бешено заколотилось сердце. Он закрыл глаза, и ему не хотелось их открывать.
За дверью зала звякнули мечи — сменялся караул.
Станко протяжно вздохнул:
— Так зачем же нам…
— Это правило игры. Я буду с тобой честен до конца. Ты ведь сам…
— Нет. Нет. Пожалуйста. Не надо.
Мелодия забытой колыбельной. Лицо матери кажется восковым, ровно горит одинокая свечка… Никогда и ни в чем я не посмею осудить тебя, прости… Но за что мне этот мучительный выбор?!
