Алексей Тарасенко - Черный крест
Я видел обугленные тела лаборантов и лаборанток, ожоги на телах еще живых людей, но не дающие ни единого шанса на выживание… черные лица, сгоревшие веки и блестящие, неморгающие глаза умирающего в страшной агонии. Самого же «героя» просто разнесло в клочья. Жуткий дым, гарь и вонь, несмотря на вентиляцию, работавшую несколько суток в пожарном режиме, еще долго напоминали нам о происшедшем. Хотя на следующее утро лаборатория была просто как новенькая. Готова к приему новых естествоиспытательных героев.
Так и живем, не пропустив ни дня. Еще один молодой (а особую активность проявляют обычно, конечно, лишь молодые сотрудники), так вот, еще один молодой сотрудник где-то в Бессарабии раскопал колоду карт, играя в которые, скажем, в дурака, у вас все время будут хорошие карты, обилие козырей и при всем при этом вы будете проигрывать постоянно и без перерыва. Молодой сотрудник на основе материала, полученного экспериментальным путем, написал сложную научную работу по «новой теории вероятности».
А еще одна молодая девушка в Германии в одном из древних замков нашла каким-то странным способом три мешка с серебряными пулями. И полный ноль информации по этому поводу. Еще уже немолодой сотрудник при изучении одного из замков в Польше обнаружил в подвале склад пустых гробов разных эпох. И полный ноль информации о том, кому эта коллекция запонадобилась. Самый старый гроб конца XVII века. Самый новый — конца первой половины ХХ-го.
И такой инфы в институте полно, вагонами, успевай разгружать.
Не выдержав всей этой мерзости, я написал на имя товарища Первого докладную записку о нецелесообразности содержания нашего института. Всех вон, а помещения — под склад армейской тушенки.
05. А затем меня (я был наивен — тогда еще удивился) вызвал к себе «на разговор» директор, Карпель Анатолий Борисович. Он мне популярно объяснил «структуру работы нашего научно-исследовательского учреждения». Так вот. Оказывается, основная масса сотрудников института — это просто люди, которые по всей земле собирают информацию — скажем так, обо всем понемногу. Но основной же проект, ради которого и был некогда создан институт, это, конечно…
А что бы вы думали? «Черный крест».
Карпель еще сказал мне, что на сегодняшний день проект прикрыт, но есть огромное количество информации по проекту и прочая, а приказа об ее уничтожении сверху еще не поступало.
— Там, — сказал директор, многозначительно поднимая кверху глаза и указательный палец правой руки, — сейчас идет нешу-у-у-уточная борьба за наш проект. И чья еще возьмет, одному Богу известно. А пока… систематизируйте базы данных, которые у вас уже есть, которые вы сами добыли во Франции, и наши, институтские, и ждите дальнейших распоряжений. Когда же захотите снова послать докладную записку на имя Главного, не утруждайтесь, зайдите ко мне. У меня тут с ним прямая связь. Вы поговорите, а я послушаю.
06. Я целыми днями сидел в институтской, гектаров десять под землей, библиотеке. Здесь я однажды напоролся на книгу в которой воедино была собрана информация об обмундировании военных разных стран в XX веке.
Оказывается, любопытно, наша форма очень похожа на форму немцев в 40-х годах. Только вот ботинки у нас покруче будут.
Ну, то есть форма не похожа, скажем так, а просто калька с той, немецкой, и все. Даже как-то не по себе стало. Жарко в библиотеке? Или кондиционер плохо работал? Не настроили еще?
А еще как-то раз я совершил преступление: не желая больше таскать подносами в библиотеку чай из буфета, взял с собой из своего отдела чайник. Мои сослуживцы очень обиделись. Они пьют чай в отделе каждые полчаса — не то что я, бездельник, каждые пять минут, и я заставил их пропустить три чаепития. Хотя все прекрасно знают, что я днюю и ночую, кстати, лишь для собственного удовольствия, в библиотеке, им понадобилось на сей раз полтора часа, чтобы разыскать меня и, следовательно, чайник. Пришлось извиниться и купить себе свой.
Ну., через три дня они перестали обижаться.
07. Тем временем я покинул общежитие для молодых офицеров: мне дали квартиру на тридцать втором этаже тридцатипятиэтажного дома на Филевском парке. Мои товарищи удивлялись — они ждут значительно дольше. Стандартная современная квартира, «по потребности» — одна огромаднейшая комната и мизерные кухня и санузел.
А также огромный, я назвал его «моя Красная площадь», балкон. Даже страшно выходить. Воет ветер, и я смотрю на Поклонную ropy.
Квартиру на самом деле в любой момент могут отнять, и я не спешу здесь «окапываться», делать ремонт и прикупать мебель. А может случиться и так, что проживешь в ней лет сорок. Я купил раскладушку и два стола — для компьютера и на кухню. А также складные стульчики.
Мама радовалась до слез. Она говорила, что я совсем уже взрослый, а папа вспоминал, как ему дед рассказывал, что раньше с жильем было непросто. Мы отметили. На отмечание я еще приглашал Аню, но она не пришла. Когда родители ушли, я продолжал отмечать в одиночестве.
Я размахивал бутылкой, как бы чокаясь с кем-то извне, с кем-то, кто находится там, вдали, у самой Поклонной горы, там, где монумент павшим героям последней войны, там, где на гранитных досках выгравированы золотом имена всех погибших в Третью мировую. Там есть имена и моих товарищей. Я чокаюсь с ними до двух ночи, а ветер уносит мои слова в никуда, к Москве-реке на север. Меня никто не слышит и никогда даже при всем желании не смог бы услышать: толстые специальные звукоизолирующие стены разделяют жителей этого дома, а так же высокий этаж и вой ветра. Утром обнаруживаю, что несколько заблевал свою «Красную площадь».
08. Потом институт, как раз на новоселье, отнял у меня машину. Это броневик «Чайка-Москвич» — гражданский кузов на военной «основе». Кузов темно-темно-темно-серого цвета — такой, что понятно — не черный, но серый. Такой цвет только у., таких, как я, и все это понимают, особенно постовые. Но это на стационарах, а вот на нестационарах иногда и не понимают. Однажды меня оштрафовали за то, что я ехал на красный.
— Вам все ясно?
— Что?
— Ну, что вы нарушили?
— А что я сделал?
— Вы проехали на красный сигнал светофора.
— А где светофор?
Зато вместе с тем, что у меня изъяли машину мне очень, очень секретно, под подписку, сообщили, что Москву и институт соединяет ветка метро.
Так вот.
Только об этом почти никто не знает. Прямая ветка от института к самому центру С «институтской» ветки метро можно перейти по ходу на станции, соответственно по станциям — Смоленскую, Арбатскую и Площадь революции. На Смоленской вы просто сходите и поднимаетесь на лифте наверх, а после выходите в одну из служебных дверей вовне на станцию Смоленская обычного метро. Примерно то же самое и на Арбатской, только, выйдя из лифта, вам надо еще подняться по достаточно крутой и с неудобными ступеньками лестнице наверх.