Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»
— Утверждения? — удивилась она.
— Многие дети любят своих гувернанток и счастливы в своих школах.
— Ну, значит, у них не жизнь, а сон!
— Тогда как «жизнь реальна, жизнь сурова…» [11]. Ну ладно. Между прочим, прежние владельцы держали эту комнату запертой, — решился я бросить пробный камень.
Она кивнула:
— Я слышала. Мне сказала наша служанка. Дедушка очень на нее рассердился.
— Кое-кто из местных жителей считает, что Паркинсоны все выдумали.
— Надеюсь, так и есть. — Стелла помолчала, склонив голову, потом подняла глаза и посмотрела мне прямо в лицо: — Мы с дедом очень радовались, когда вы сообщили, что в доме все спокойно, — сказала она. — Мы ведь боялись, что у вас будут осложнения. Я знаю, что дедушка вас предупреждал.
Ни за какие деньги я не сказал бы ей, что не так уж все спокойно.
— Мы очень благодарны ему за откровенность, — ушел я от прямого ответа.
— Я была уверена, что все обойдется, ведь мисс Фицджералд не боится привидений.
— Откуда вы знаете?
— Она сама сказала об этом, разве вы не помните? У нас за завтраком.
— И вы считаете, если их не бояться, они и не появятся?
Стелла подумала и ответила:
— Скорее, мне кажется, они могут появиться, если их бояться.
— Вот как?
— Я имею в виду духов, причиняющих беспокойство. От добрых вреда не будет.
— Значит, вы беспокоились о нас?
— Немного.
— Больше не беспокойтесь. Пошли посмотрим другие комнаты.
Я показал ей кладовки, пресс для глажения, которому так обрадовалась Памела, свою комнату и кабинет. Возле книжных шкафов Стелла остановилась с улыбкой.
— Какая славная комната, — сказала она. — Вы много работаете? А переписываете много раз? Если бы я знала, что мои слова прочтут тысячи людей, я бы, наверно, никогда не решилась поставить точку — все переделывала бы и исправляла.
Я постарался объяснить ей, как оттачивается техника писателя, как с течением времени умение судить о написанном становится инстинктом и как развивается индивидуальный стиль. Стелла слушала с таким глубоким вниманием, что я не сомневался — она запомнит каждое мое слово. Я и сам надеялся запомнить, уж больно хорошо я все это излагал, жалко бросать такие перлы на ветер.
Я спросил, не хочет ли Стелла взять что-нибудь почитать, и она поинтересовалась, не могу ли я дать ей рассказы Уолтера Де Ла Мэра.
Я нашел книгу под кипой журналов, удивляясь, откуда она узнала, что этот сборник у меня есть. Вряд ли в доме капитана мог оказаться номер нашей газеты с моей рецензией.
— Мне захотелось прочесть эти рассказы после одной фразы, которая мне запомнилась в вашей статье, — проговорила она тихо. — «Автор вводит нас в мир невидимого, не стараясь окутывать читателя вуалью фантазии, а, наоборот, срывая все вуали».
Доводилось ли мне когда-нибудь слышать более лестный отзыв? Стелла, слово в слово, запомнила то, что я написал, и цитата эта была произнесена с таким чувством, что прозвучала для меня словно музыка.
— Господи! Как вы догадались, что «Р. Д. Ф.» — это я?
— Вы упомянули свою газету в разговоре с дедушкой, так что расшифровать инициалы было нетрудно.
Я бы охотно и дальше наслаждался этой беседой, до обязанности хозяина призывали меня к другим гостям. Я повел Стеллу через площадку в комнату Памелы.
— А это, наверно, комната вашей матери.
Стелла остановилась, низко опустив голову, будто ожидая, что оживут воспоминания или зазвучит чей-то далекий голос, потом, вздохнув, посмотрела на меня. В повороте ее головы было столько мягкой, совсем не детской грации!
— Как жаль, что все забывается! — вздохнула она.
— Что вы! — возразил я. — Это — один из самых мудрых законов природы. Жить надо будущим, а не прошлым.
— Но понимаете, — начала объяснять мне Стелла, — годы, которые я прожила в этом доме с матерью, были прекрасны. Говорит же мисс Холлоуэй, что моя мать все вокруг превращала в рай. А будущее…
Стелла осеклась. Может быть, она боится будущего? Есть ли у нее кто-нибудь, кроме этого старика?
— Дом даже лучше, чем в моих снах, — сказала она, когда мы спускались по лестнице, — но больше Всего мне понравилась маленькая комната, где мы оставили пальто. Мисс Фицджералд считает, что это детская.
В холле все столпились вокруг Уэнди. Держа в руках зеленый стеклянный шарик [12] — амулет Памелы, она предсказывала судьбу. Макс поддразнивал ее и, стараясь отвлечь, соблазнял всякими лакомствами со стола. Я услышал, как он предостерегал ее:
— Не будете есть, взлетите, как шарик.
А Уэнди отвечала:
— Саломея должна быть худой.
Она увидела меня и, смеясь, подозвала к себе:
— Иди сюда, Родди, подыши!
Я повиновался, и она с таинственным выражением стала пристально вглядываться в замутившуюся поверхность стекла.
— О, тебя ждет блестящее будущее! — воскликнула она.
Все радостно зашумели.
— Вижу большой дом, — продолжала Уэнди, — а на него падают сверху какие-то бумаги… Как снег! Это рукописи! Они сыпятся, как из рога изобилия. А теперь я вижу комету с огненным хвостом — это звезда, ну конечно, это — актриса! Она играет главные роли во всех твоих пьесах. А огненный хвост — это ее апельсиновые волосы…
Конец гадания был заглушён взрывом хохота, и Макс, стоявший на лестнице со стаканом в руке, крикнул, что он хочет предложить тост. Джудит, бросив веселый взгляд на Питера, шепнула Максу какое-то предостережение. Он рассмеялся:
— За Уэнди Флауэр! Пусть ее силуэт всегда остается столь же изящным! Пусть ее Саломея вскружит голову всем критикам! — За этим последовал тост в честь Питера Кэри: — Успеха всем его работам! Выпьем за него, за его жену, за его театр!
Питер, принужденный выступить с ответным словом, поднявшись, в меланхолических тонах поведал о трагической участи всех, кто связал свою судьбу с театром, и противопоставил их горький жребий надежности домашнего очага — такого, как у нас с Памелой. Он забавнейшим образом сравнивал наш удел в старости с уделом его и Уэнди. Все заливались смехом, хотя, пожалуй, он немного перестарался.
Кончив, он упал на стул, словно сраженный отчаянием, а я предложил тост за нашу дебютантку.
— Спасибо, — смущенно ответила Стелла и зарделась.
Скотт, который наконец развеселился, стал требовать, чтобы она сказала речь. Стелла покачала головой и что-то тихо прошептала Джудит, та кивнула и, встав, произнесла несколько милых слов, пожелав счастья «Утесу».
Уже пробило одиннадцать, а в двенадцать Стелле нужно было уезжать. Поэтому я спросил, что ей больше хочется посмотреть — фейерверк или шарады? Она решительно выбрала фейерверк, и я поспешно повел Питера в оранжерею за подносом и фонарем.
