Наталья Александрова - Легенда о «Ночном дозоре»
– Голландцев! – раздраженно повторил за ним Павел Казимирович. – Я не о том спрашиваю! У нас с вами какой договор был? Вы интеллигентно щиплете скромных одиноких старушек, белых музейных мышей на пенсии, из-за которых никто не будет поднимать большого шума! Почему я с вами и работал! Наше правило – никакого насилия, никаких скандалов и никаких связей с общественностью! А у кого вы взяли этих голландцев? У кого, я вас спрашиваю?
Васик и Стасик переглянулись. На свежих щеках Стасика выступил девичий румянец.
– Павел Казимирович, да что такое случилось? – с невинным видом проговорил он. – Ну, не у старушки взяли, каемся! Не у старушки, у старичка! Да какая разница?
– У старичка? – трагическим шепотом повторил Пшебышевский. – Вы обчистили большого человека! Человека с деньгами и связями! А самое главное – вы мне сплавили картины, которые незадолго до того прошли через крупный аукцион!
До сих пор его взаимоотношения с этой предприимчивой парочкой строились по несложной и относительно безопасной схеме.
Молодые люди по его наводке или по собственным разведданным проникали в квартиры немногочисленных сохранившихся еще старушек, у которых имелись старые картины. Пусть даже не слишком известных авторов и не в самом лучшем состоянии. Так даже лучше. Лишь бы эти картины нигде прежде не светились, не попадали в поле зрения музеев или крупных коллекционеров. Павел Казимирович выполнял так называемую предпродажную подготовку – приводил картины в товарный вид, ставил на них подпись более-менее известных художников, делал из немецких или скандинавских пейзажей более ходовые среднерусские и уже после этого продавал картины мадам Выпетовской.
Все было так хорошо, и вдруг – такой прокол!
– И какого черта вас понесло в Карловы Вары? – простонал Пшибышевский. – Что – на курорт захотелось? Вы ведь еще так молоды! У вас нет гастрита… и вообще, вы так хорошо работали на родине! Ну что же это творится – все лучшие специалисты постепенно уплывают за рубеж! Научные кадры, технические, теперь вот даже уголовные…
– Виноваты, Павел Казимирович! – покаянно вздохнул Стасик. – Бес попутал!
– Что вы заладили – бес да бес! Какой еще бес? Вы люди молодые, должны быть материалистами!
– Ну, допустим, не бес… – Стасик вздохнул еще печальнее. – Дамочка одна… странная, можно сказать, особа… сумела нас уговорить. В общем, взяли небольшой заказ на стороне… то есть как раз довольно большой… подрядились изъять одну очень форматную картину, три с половиной на четыре с половиной метра, у нашего соотечественника, обитающего в этих самых Карловых Варах. Ну, да вы, как я понял, уже в курсе. Вы нас тоже должны понять – мы, можно сказать, молодые специалисты, нам нужно думать о карьере, о профессиональном росте… а какой там рост, когда чистишь старушек, пока они стоят в очереди в собесе? Вот, захотели показать, на что мы способны, выйти на новый уровень… на международную, так сказать, арену…
– А при чем здесь те голландцы, которых вы мне всучили? – Пшибышевский сцепил пальцы и сжал их так, что костяшки побелели. – У вас же был заказ на конкретную картину!
– Опять же – бес попутал! – скромно потупившись, проговорил Васик. – Висели рядом эти две картины… ну, мы сразу и подумали о вас. Самый, можно сказать, ваш материал. Просто просились к вам на доработку. Что же, думаем, добру пропадать?
– Подумали! – передразнил его Павел Казимирович. – Нечего сказать – подумали! Вот теперь думайте, как отсюда ноги унести! А я лично с вами больше незнаком! И видеть вас больше не желаю! И сумку свою поганую немедленно заберите! – Он с отвращением пнул матерчатую сумку, лежащую под столом.
– Осторожно! – вскрикнул Стасик и бережно придвинул сумку к себе. – Вы даже не знаете, что здесь лежит!
– И знать не хочу!
Перед входом в кабинку возникла официантка.
– Молодые люди желают сделать заказ? – осведомилась она.
– Молодые люди уже уходят! – раздраженно ответил за Васика и Стасика Пшибышевский. – Они вообще зашли сюда совершенно случайно, ошиблись заведением!
– Очень жаль, – официантка с интересом оглядела симпатичных мальчиков.
Катаржина проводила Старыгина до гостиницы, где был забронирован номер. Это был маленький частный отель на Малой Стране, на левом берегу Влтавы неподалеку от Карлова моста. Старыгин видел, что она здорово нервничает. Вот уж не думал, что ее так потрясет известие о подделке «Ночного дозора»! Но он тут же вспомнил, что перед ним – доктор искусствоведения, и что женщину эту он сегодня утром увидел первый раз в жизни и, возможно, составил о ней неверное впечатление.
Усталость пропала, и он предложил коллеге выпить по коктейлю в баре гостиницы, но у нее зазвонил мобильник. Пани недолго поговорила, на лице ее появилось озабоченное выражение, и она поспешно откланялась, не объяснив причины.
Портье, долговязый белокурый юноша с пухлыми, как у младенца, губами, узнав имя постояльца, оживился:
– Для пана есть послание!
– Что еще за послание? – Старыгин протянул руку, и портье достал из-под стойки сложенный вдвое желтоватый листок бумаги.
Развернув этот листок, Дмитрий Алексеевич увидел единственную запись – косо нацарапанные цифры «22.00».
Что это? Скорее всего, время. На часах в холле было без четверти девять, то есть до назначенного времени оставалось чуть больше часа. Но что эта записка должна значить? Что произойдет в 22.00? Появится какой-то гость? Но Старыгин никого сегодня не ожидал, да и вообще пока у него в этом городе было всего двое знакомых…
Он поднялся в номер – небольшой, но очень уютный, из окна которого открывался замечательный вид на реку. Принял душ, переоделся и спустился в бар. Пива больше не хотелось, он заказал коктейль – очень много льда и немножко виски – и уселся в темном углу напротив большого зеркала.
Народу в баре почти не было, только двое американцев пили пиво у стойки да за самым дальним столиком женщина разглядывала какой-то рекламный проспект. Играла тихая музыка, бармен, позевывая, перетирал стаканы. Старыгин не спеша отхлебывал из бокала, дожидаясь десяти часов, хотя не смог бы дать вразумительного ответа, для чего он это делает. Наконец часы в холле пробили десять раз. И ничего не случилось. Никто не появился в баре, никто не окликнул Старыгина по имени. Женщина в дальнем углу уронила буклет, встала, отодвинув стул. Ее плавные движения, поворот головы показались Старыгину знакомыми, но тут взгляд его уперся в зеркало.
В этом зеркале отражалась стойка портье.
Белокурый парень вполголоса разговаривал с невысоким мужчиной средних лет. Веночек жестких вьющихся волос окружал лысую макушку незнакомца, тускло отсвечивающую в сиянии матовых плафонов. Недостаток волос мужчина пытался компенсировать бородкой, которая, в общем-то, мало ему шла, поскольку была седоватая и не слишком опрятная. Старыгин машинально потрогал собственный подбородок, который успел покрыться внушительной щетиной.
