Вячеслав Денисов - Сломанное время
Минуту, которую Гоша стоял, кусал губы и рассматривал один за другим вспыхивающие красным огнем колпаки, Гудзон послушно хранил молчание. А потом осторожно подошел и тихо, как если бы говорил скабрезность, шепнул:
– Какой сейчас год от Рождества Христова, мистер?
Гоша увидел, как в щелях вертикальных жалюзи замелькали какие-то тени. Стиснув зубы, Гоша подошел к устройству и раздвинул широкие полосы между ним и теми, кто был в коридоре.
Одетые в комбинезоны бледно-желтого цвета с поясами поверх них – так был одет и тот, с которым дрался Гоша, – они быстро оценили обстановку. Гоша видел, как бегают их глаза. А потом взгляды их как по команде сошлись на Гоше. И не было это удивительно, потому что непривычным в интерьере комнаты был только грязный, перепачканный сажей и кровью человек, а рядом с ним, вопросительно изогнувшись, расположился пожилой, лишенный каких-либо признаков волос, толстяк.
Гоша встретил их взгляды, но тут же об этом пожалел. Ему стало страшно. В глазах людей не было жизни. И никакой мимики. Ничего – ни злобы, ни досады, ни азарта – в их глазах не было. Они стояли и смотрели на Гошу и Гудзона выпуклыми, лишенными зрачков глазами. Но это были люди.
– Август две тысячи девятого года, – не поворачиваясь к Гудзону и не уводя взгляд от тех, кто стоял за стеклом, ответил Гоша.
Гудзон стоял еще три секунды.
А потом лицо его потеряло смысл, и он упал на пол. Как заполненный ватой мешок.
ГЛАВА 9
– Несите скорее под крышу! – прокричал Донован, торопясь к освещенному плошками помещению и ежесекундно оглядываясь. – Сюда, сюда! Не ударьте головой о косяк!..
Бориса несли Макаров и Левша.
– Ногу, ногу осторожней! Колено!
– Неужто в своих разбитых очках вы видите лучше меня?!
– Вместо того чтобы орать, поддержите ему руку, Левша! Не видите – она падает!
– Да пусть она падает, не оторвется! – разозлился Левша. – Лучше подумайте, что с головой его пробитой делать! Сейчас уложим его на стол, а вы снова скажете, что вот если бы это было в клинике, да если бы у вас были инструменты…
– А чем я должен оперировать, по-вашему?
– Настоящий доктор может оперировать голой ногой!
– Может быть, в России именно так и оперируют, мистер, а в Лондоне оперируют руками!
– Так вот представьте, что вы в Лондоне! А то у нас есть доктор, но толку от него, как от меня, скалолаза! Словом, лечите!
– Подите к черту! Поверните ему голову, чтобы рана смотрела вверх!
– Вы доктор Ватсон, а не хирург! Рассказов много, но никто никогда не видел, чтобы вы лечили!
Макаров, скосив взгляд, увидел Машу. В нескольких метрах от них в образованном людьми коридоре, сквозь который они несли мужчину со шрамом, стояла она. На лице женщины застыл ужас, ее знобило, и казалось Макарову, что это не от бриза, а от объятий мужа, которыми тот пытался ее согреть.
Бориса занесли в общее помещение – «кают-компанию», как назвал Макаров эту, больше похожую на пещеру, комнату. Никакого стола, конечно, не было. Поэтому был быстро расчищен пол, и на него опустили раненого. Мужчина дышал тяжело, с присвистом. Он то замирал, словно душа покидала его тело, то хватал воздух ртом так, словно задыхался. На голове его, над левым ухом, зияла черная рана. Кровь из нее уже перестала сочиться, и теперь голова раненого была похожа на маску, изображающую время суток – половина лица белая, почти молочная, вторая половина в свете плошек – черная… И – красные очки на глазах.
Донован, вытирая наспех помытые руки, встал на колени перед телом. Ощупал пальцами голову. Приложил пальцы к шее.
– Наполнение слабое, пульс нитевидный… Падает артериальное давление, судя по всему. Объективно – открытый перелом теменной кости справа. Поврежден ли мозг – я не знаю, нужен рентген. Осколок кости внутрь не вошел, в противном случае мы бы имели фонтан крови…
Сняв с мокрого от пота носа очки, которые ему больше мешали видеть, нежели улучшали зрение, Донован обреченно опустил руки.
– Послушайте… Я хирург, причем даже не военный… Эта травма предполагает детальное изучение и кропотливую операцию. Плюс ко всему нужны медикаменты… Он не так много крови потерял, переливание не требуется. Но его состояние просто необходимо поддержать физраствором. У меня ничего нет – ни препаратов, ни оборудования…
Он прижал руку с очками ко лбу.
– Если вы меня спросите, что станет с этим человеком, я вам отвечу – он умрет максимум через полчаса…
Макаров услышал вскрик. Но даже не стал поворачивать голову, знал, что принадлежит он Маше.
– Его ударили по голове каким-то предметом. Сломана кость…
– Да мы слышали это уже, а что его ударили по голове, я это и без вас вижу! – вскричал Левша. – Я хочу знать, что вы намерены предпринять.
Донован опустил очки в карман рубашки.
– Еще несколько дней назад я считал этого человека шарлатаном. Но на моих глазах он поставил на ноги девочку и Левшу… Левшу, которого я, вероятно, не выручил бы даже в своей клинике. Если этому человеку понадобится моя помощь, я сделаю все. Нидо… – не дождавшись ответа, он крикнул, дернувшись на полу: – Нидо!..
Раздвигая людей плечами, филиппинец вошел в круг света.
– Нидо, попробуй и сейчас сделать невозможное…
Донован встал и шагнул назад.
– Уйдите все, – тихо произнес филиппинец, опускаясь. – И принесите воды…
Когда в «пещере» остались только раненый и Нидо, Макаров вошел и сел поодаль.
– Решили воспользоваться случаем? – не глядя на него, поинтересовался хилер. Он тщательно мыл руки.
– Да.
– Это низко.
– У меня нет другого выхода.
– Выход всегда есть. Однажды Нидо тоже пошел на поводу у мысли, что нет выхода. И был за это наказан.
– Как?
Филиппинец посмотрел на него пронзительно и холодно.
– Я здесь.
– Что это значит – «я здесь»?
– Это значит, что к этому свелось наказание.
Макаров подвинул подобие стула поближе.
– Значит, вы считаете, что…
– Я так считаю, потому что знаю. Нас нет на этом Острове.
– Как это? – тихо и глухо спросил Макаров.
Нидо закончил мыть руки. Пошевелив пальцами, он положил ладони на грудь раненого.
– Раз есть Остров… – пробормотал Макаров.
– Нет Острова.
И мужчина со шрамом, выгнувшись, всхрипнул.
Чтобы находиться ближе, Макаров сполз на пол и уселся в метре от филиппинца. Он видел, как закатились глаза хилера. Ослепительно белые белки смотрели в пространство, и от этой картины Макарову сделалось не по себе. Филиппинец шептал бесконечную молитву, и слышались лишь слова, которые хилер произносил на исходе выдоха. Последние глотки воздуха выталкивали из уст Нидо латынь, и Макаров почувствовал, как теряет вес…
