Йон Линдквист - Человеческая гавань
— Ну, — сказал Симон решительно, — теперь я хотел бы попросить кого — нибудь третьего надеть на меня мешок и завязать его.
Кто — то из толпы выкрикнул:
— А наручники? Наручники будут?
Симон как будто немного растерялся. Полицейский смущенно почесал затылок. Он негромко спросил Симона:
— Вы уверены, что это нужно? Наручники? Вы справитесь?
— Не уверен, — ответил Симон, — но я постараюсь.
Йоран почесал затылок еще раз. Казалось, он был не в состоянии принять решение. Такому в полицейской академии не обучали. Но в конце концов он решился: наручники накрепко сомкнулись на руках Симона.
Анна — Грета сжимала пальцы. Она смотрела на Симона, пытаясь понять, действительно ли он понимает, что делает. Но его лицо выражало теперь лишь умеренный интерес, как будто он сам был зрителем в цирке и смотрел на представление со стороны.
Фотограф сделал несколько снимков. Человек, которого Анна — Грета никогда не видела, — скорее всего, стокгольмец — вышел вперед и заявил, что он хотел бы затянуть мешок. Симон повернулся к Йохану и спросил:
— Хочешь проверить последний раз?
Йохан потянул цепи, и тут Анна — Грета заметила, что Симон нагнулся к Йохану и что — то сказал ему. Тот кивнул и отступил на шаг. Стокгольмец натянул мешок на Симона и начал связывать его веревкой.
Теперь Симон был полностью скрыт коричневым мешком. Народ на причале почувствовал, что шутки кончились. Наступила тишина.
— Бросайте меня, — сказал Симон глухо.
Народ не двигался.
— Бросайте!
Прошло пять секунд. Десять. На причале все еще стояла тишина. Никто не решался вызваться, чтобы подойти и сбросить мешок. Кажется, люди уже были готовы развязать мешок и убрать цепи. После того как мешок окажется под водой, уже ничего не сделаешь. Под причалом глубина около шести метров. Оттуда уже не выберешься.
Если с Симоном что — то случится, то ответственным окажется тот, кто столкнул мешок. Люди нерешительно переглядывались друг с другом, но никто и шага вперед не делал. Симон зашевелился в мешке, цепи начали бряцать друг о друга. Защелкали вспышки фотоаппаратов. Никто по — прежнему не решался выйти вперед.
Наверное, если бы Симон пошутил в своей привычной манере, сказал что — то вроде — ну что, мне так и стоять тут целый день? — то люди не были бы так испуганы, но он явно не хотел упрощать ситуацию.
Пусть все выглядит так, как будто его вынудили броситься в воду. Прошло еще несколько минут, но по — прежнему никто не осмелился сделать шаг вперед. Люди старались жаться друг к другу и потихоньку отступали. Наверное, те же чувства овладели толпой при словах Иисуса: кто без греха, пусть первый бросит в меня камень.
Наконец какой — то мускулистый мужчина откашлялся, подошел и без лишних церемоний опрокинул мешок в воду. Раздался глухой всплеск, и люди разом охнули. Все начали толпиться, и Анне — Грете пришлось отступить, чтобы самой не упасть в воду.
Смотреть было не на что. Глубина в этом месте составляла более трех метров, и ничего не было видно.
Люди начали переговариваться между собой. На сколько можно задержать дыхание? А где ключи от замков? И как доставать парня, если он утонул? Ой, что теперь будет?
Люди толпились, толкаясь и задевая друг друга. Одни старались подойти ближе к воде, другие, наоборот, отступали. Возникали все новые и новые вопросы. Почему никто не прикрепил страховочный трос к мешку, почему никто не выяснил, сколько времени должно пройти, перед тем как надо начинать спасать парня?
Несчастнее всех выглядел тот мужик, который столкнул фокусника в воду. Он то и дело нагибался над водой, суетился, не отводя глаз от сверкающей поверхности. Он нервно стискивал руки и метался туда — сюда. Изредка он тайком оглядывался, выясняя, не смотрит ли народ на него с осуждением. Но никто не обращал на него внимания.
Анна — Грета обхватила себя руками и ждала, глядя на маяк вдали. Люди вокруг непрерывно смотрели на часы и переговаривались. Через три минуты кто — то надрывно воскликнул:
— Да он погибнет, конечно! Оттуда не выбраться!
Поверхность воды оставалась спокойной и неподвижной.
Ну давай же. Давай. Давай!
Анна — Грета не отводила взгляда от воды. Она видела перед собой Симона — как он борется там, в глубине, с этими железными цепями, она ясно представляла себе, как развязывается мешок и он плывет наверх, к свету.
Давай же, давай!
Но ничего не происходило. Вернее, то, что происходило, было не тут, на причале, а где — то в глубинах души Анны — Греты. Что — то боролось и освобождалось, рвало цепи и стремилось наружу, к свету, рвалось так, что в горле было больно, и больше всего на свете хотелось плакать.
Я же люблю этого человека.
Анна — Грета дрожала. Сердце колотилось как сумасшедшее.
Люблю тебя. Не исчезай! Прошу тебя, не исчезай!
На глазах у нее выступили слезы, а за спиной кто — то кричал — Целых четыре минуты! — и она отчаянно ругала себя, сжимая руки, потому что было уже слишком поздно.
И тут она почувствовала руку на своем плече. Йохан подмигнул ей и кивнул. Она не понимала, что он хочет сказать. Как он может оставаться таким спокойным? Почему он не волнуется, как она?
Человек на пристани сбросил рубашку и нырнул в воду. Анна — Грета сжала руку Йохана. Человек вынырнул и отрицательно покачал головой. Толпа разом вздохнула. Теперь зрители выглядели по — настоящему потерянными и напуганными.
— Вы случайно не меня ищете?
Позади толпы стоял Симон. На его теле отпечатались красные полосы от цепей. Он подошел к полицейскому и протянул ему наручники:
— Я подумал, нужно вернуть тебе их. Ведь пригодятся, наверное.
Симон надел халат и подошел ближе к Анне — Грете. Кто — то крикнул:
— Калле, он здесь! Не ищи его больше!
Послышался смех и аплодисменты. Люди подходили к Симону и хлопали его по спине, словно стараясь удостовериться, что это он. Калле, дрожа, выбирался из воды. Симон, по всей видимости, предвидел ситуацию, потому что он протянул ему бутылку водки. Вновь послышались аплодисменты. Калле хватило и глотка. Он крикнул:
— Как, черт возьми, ты это сделал?
Симон таинственно покачал головой, и люди опять засмеялись.
Анна — Грета с Йоханом стояли на мосту. Торговля научила ее искусству манипулировать человеческими чувствами, но сейчас она встретила того, кто справлялся с этим куда лучше ее. То унижение, которое Симону пришлось испытать, когда он стоял перед всеми в цепях, теперь как бы перешло на Калле. Ведь это он показал напрасный героизм, когда прыгал в воду. Но все же злить его сейчас не следовало, и Симон дружески протянул Калле руку, и тот снова заулыбался. Теперь вокруг были лишь радостные лица.
