Николай Берг - Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 1)
Из освещенной прихожей падает тень, я поворачиваюсь с миской в руках и вижу, что у вошедшей в кухню Нади открывается рот, но не для того, чтоб что-то сказать, а от удивления — и глаза становятся круглыми, и бровки задираются вверх.
Немая сцена. Где-то родился милиционер, наверное. За окном только кузнечики трещат.
Странно севшим голосом, словно внезапно охрипнув, она как в трансе выговаривает в три приема: 'Откуда?.. Как… Как ты узнал???'.
Я с тщанием озираю стол. Здоровенный канделябр с завитушками и ангелочками (тяжеленный зараза) бликует золотом всех своих листочков, ангелочков и прочих деталюшек, обе копченые рыбины матово бронзовеют, словно отлитые из металла, хрустальные бокалы на гранях играют чистыми цветами спектра, темнеют обе бутыли вина и веселой фигней смотрится дрызготня салата (Черт! Забыл заправить маслом и оливки, оливки не положил!) — да вроде все более менее нормально. С чего вопросы?
Надежда не ждет ответов. Она словно оглушенная смотрит на стол, потом приходит в себя, причем я вижу, что глаза у нее на мокром месте и в то же время выражение у них такое, которое за время Беды видел уже не раз. Человек, когда что-то решает для себя — важное решает, нет, не так, Важное. (Вот так правильно). Глаза это выражают. И со стороны заметно.
Потом соседка странно улыбается и спрашивает: 'У меня есть десять минут?'.
— Ну, так не поезд же отходит, конечно, о чем речь — не вполне удачно говорю в ответ. Она кивает, крутнувшись на месте, выскальзывает из кухни. Странно, так гибко она двигается на выездах, дома словно отпускает ее и она не такая, а расслабленная.
Насчет десяти минут — это конечно ерунда. Десять минут для женщины…
Ну не мне бы рассказывала, я ж не школьник, в самом — то деле. Ага, душ зашумел. Несколько не ко времени приходит в голову шуточка про различие француженок и наших дев. Дескать француженка выскакивает через несколько минут свежая и чистенькая, а наша выходит через час, красная и распаренная со словами: 'А я еще и постирать успела…' Чушь какая-то. Так что-то надо было еще сделать. Ага, масло в салат. Странно, чуть бутылку не уронил, растяпа. Нет, я так-то спокоен как мамонт. Мерзлый Березовский мамонт… Просто мне жарко что-то. И уши горят. Вроде как я волнуюсь? Пульс частит что-то. Так, что еще? Что-то еще… А, оливки! Точно, их еще в салат надо. И хлеб, хлеб забыл.
Я еще успеваю открыть бутылки с вином и вовремя ставлю их на стол.
Досадно было бы грохнуть их об пол в самый ответственный момент.
А я бы их грохнул.
Определенно.
Потому что когда соседка вошла в кухню, я немножко остолбенел.
Вместо Надежды, медсестры, надежного компаньона и моей соседки по коммуналке нового типа стояла Женщина. И на это превращение ей хватило действительно нескольких минут. В этом было что-то даже немного пугающее, как она изменилась, ведьминское что-то. Глаза стали больше, ресницы длиннее, брови чернее, губы покраснели и словно припухли. Но это ладно, у меня хватает мощи разума сообразить, что до этого момента Надя никогда не пользовалась косметикой. Но впридачу я ее впервые вижу в платье, причем платье это поражает меня наповал. Оно шелковое, до колен где-то, падает складками и совершенно не виданного мной раньше фасона, мало того — на боку разрез на всю длину сверху вниз, позволяющий видеть белую полоску кожи.
Женщина делает шаг и ее глаза совсем рядом. То ли язычки пламени свечей, то ли чертенята пляшут в них. Так-то у Нади глаза светло карие, но я уже видел, что у нее цвет глаз меняется. Когда она пристрелила правозащечника в Крепости, я четко видел, что радужка потемнела, став темной. А теперь — поклясться готов — можно сказать, что глаза зеленые.
Я чувствую ее дыхание. Молчим.
Наконец меня немножко отпускает, и я с некоторым усилием выговариваю: 'Прошу к столу!' Она самую чуточку улыбается и грациозно садится на подставленный мной стул. Что-то жарко мне. И руки как-то трясутся, когда я наливаю светло-соломенное в свете свечей вино ей в маленький бокал и себе — в тот, что побольше.
— Итак? — лукаво смотрит она на меня.
— Гм. Надо полагать, я должен — как старшая из присутствующих здесь дам — произнести тост? (Откуда такая чушь взялась? Вообще что за ересь я несу?)
— Разумеется — ироничный поклон в мою сторону.
С трудом удерживаю жесточайшей судорогой шеи не пойми откуда рвущееся 'За прекрасных дам!', потому как чувствую, что это сейчас будет совершенно не к месту.
Внятный внутренний голос отчетливо спрашивает: 'Ты попошли, попошли, дурачина. Из шансона еще что спой. Из Любы Успенской! Интересно, получишь рыбиной в морду, или вином плеснет?'.
Совет уместный. Все, надо взять себя в руки. Мысли расползаются…
— Давайте выпьем за маленькие радости в жизни. Тем более, что их — эти маленькие радости в нашей власти устроить. А жизнь — в общем, состоит из этих маленьких радостей.
Внутренний голос ретранслирует с дикторскими интонациями: 'Масляное масло масляно маслилось…'.
— Идет! — отзывается Надя и бокалы встречаются в воздухе где-то посредине между нами. Свой она взяла немного высоковато, потому певучий звон — только от моего, ее глуховато брякает.
— Странно — говорит она, пригубив вино — почему мой не зазвенел?
— Надо взять его ниже немного. Ага, вот так, чтоб сам колокольчик и большая часть ножки не в руке были.
— Вот так? — спрашивает она и неожиданно ловко звенит своим об мой.
— Конечно, сами же слышите.
— Красивый звук.
— Венецианцы считали, что звон бокалов отгоняет грусть и злых духов.
— Возможно. Как и колокола побольше размером. А почему вы не пробуете вино?
— Да как-то задумался.
Покачиваю бокал, так, что вино омывает стенки, нюхаю ароматный запах и пригубливаю. Хорошее вино, добротное.
— И что это вы такое делали?
— Это? А так учили как дегустировать вино. Был в Абрау-Дюрсо — там как раз на знаменитом винзаводе показывали и растолковывали что да как.
— Это в Крыму?
— Ага. (Но внутренний голос тут же поправляет, напоминая, что как раз не в Крыму, а через пролив — на Тамани, это Массандра в Крыму, впрочем не мудрено перепутать, в Массандре вина не хуже были).
— И вот так надо крутить вино в бокале?
— Точно. И потом ощутить аромат.
Она повторяет мои действия. Признаться, я не уверен, что все сам сделал правильно, но тут нельзя показывать свою неуверенность. Потому что если девушка умная, то она этого 'не заметит', а глупая… Да в конце концов — меня учили так, и все тут. Особо секретный способ самых великих знатоков- дегустаторов.
— Приятный запах. Как на ваш вкус вино? — спрашивает Надежда.
