Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном
Когда же человек направился прямо к нему с очевидным намерением заговорить, Уильям испугался. Сию секунду он раскроет рот и скажет: «Ага, тебя-то я и ждал!» Эти слова были уже написаны на его лице, но тут к церкви подъехали новые всадники, и незнакомцу пришлось попятиться, чтобы дать им дорогу. Вновь прибывшие спешились и плотной группой пошли к дверям, увлекая с собой и черного человека, однако тот успел обернуться к Уильяму с этаким по-свойски небрежным кивком: мол, в другой раз, мне это не к спеху.
Кто-нибудь посторонний, заметив этот жест, счел бы его вполне дружеским, как в общении между добрыми знакомыми.
Но Уильям был этим взбешен.
&
Известна история куда древнее этой — о паре воронов (от грачей эти птицы отличаются только размерами), которые были спутниками и советниками великого северного бога. Одного ворона звали Хугинн, что значит Мысль, а второго Мунинн, что значит Память. Они жили на ветвях волшебного ясеня, где сходятся границы многих миров, и могли свободно пролетать из одного мира в другой, собирая знания для Одина. Другим тварям не дано перемещаться между мирами, но Мысль и Память летали, куда им вздумается, и возвращались с громким хохотом.
Мысль и Память имели большое потомство, которое унаследовало уникальные способности и сохранило немалую часть знаний двух воронов, передавая их собственным детям и далее по прямой линии родства.
Грачи, издавна вившие гнезда на дубе близ старого коттеджа Уильяма Беллмена, как раз являлись потомками Мысли и Памяти. Погибший грач был одним из их бесчисленных прапрапра-многажды-правнуков.
И в тот самый день, когда Уиллу Беллмену исполнилось десять лет и четверо суток от роду, грачи сделали все, что у них принято делать при гибели одного из своих. Затем они покинули это место. И больше не вернулись.
А дуб стоит до сих пор. Вы и сейчас можете его увидеть — да, прямо сейчас, в вашем настоящем времени, — но вы не увидите на его ветвях ни единого грача. Они не забыли о случившемся. Грачи созданы из мысли и памяти. Они знают все и ничего не забывают.
Раз уж речь зашла о воронах, стоит упомянуть слово, которое ассоциируется со всем их племенем: безжалостность. Хотя применительно к Мысли и Памяти это может показаться несколько странным.
27
— Великолепно!
Уильям Беллмен вместе с инженером и бригадиром строителей наблюдал, как начинает заполняться водоем. На входном шлюзе вода бурлила и пенилась, как будто удивленная своим новым направлением, но у дальней плотины она успокаивалась и лишь слегка рябила, уже прирученная. Это было впечатляющее зрелище. Тысячи галлонов воды, собранные здесь на случай засухи, смогут поддерживать работу предприятия и при обмелевшей реке, тем самым гарантируя стабильную прибыль.
Со стороны фабрики примчался запыхавшийся паренек.
— Другие дела подождут, — сказал ему Беллмен. — Я занят здесь.
Еще минут через двадцать паренек вернулся с извиняющимся видом.
— Миссис Беллмен сказала привести вас немедля. И чтоб я без вас не являлся.
Беллмен нахмурился. Больше всего на свете ему сейчас хотелось остаться здесь и своими глазами увидеть, как заполняется его водохранилище. Эту мечту он вынашивал много лет. Сразу после той первой встречи с инженером он долго стоял, глядя на водяное колесо, и уже тогда сообразил, что и как нужно сделать. И вот наконец это сделано!
Но Роза неспроста была так настойчива. Она знала о намеченном на этот день важном событии и не послала бы за ним по пустячному поводу.
Едва вступив в холл особняка, Уильям поморщился, уловив едкий, удушливый запах. Он завертел головой, пытаясь определить его происхождение, и тут по лестнице бегом спустилась Роза. Ее было не узнать: волосы растрепаны, лицо бледное и напряженное.
— Слава богу, ты пришел! — вскричала эта неузнаваемая Роза чужим, неузнаваемым голосом. — У Люси сильный жар!
— Ты послала за доктором?
— Он только что ушел. Сказал, что ее надо изолировать. То есть мы должны держать ее отдельно от всех домашних! — Голос Розы негодующе зазвенел. До этой минуты она сдерживалась, но теперь слезы хлынули ручьем. — Ох, Уильям! Он состриг ее волосы и бросил их в огонь!
Так вот откуда взялась эта едкая вонь.
Роза нервно вытерла глаза рукавом платья, а он поспешил ее успокоить:
— Ничего, волосы отрастут снова. Где она?
Узнав, что даже ему нельзя сейчас общаться с младшей дочерью, Беллмен взял во дворе лестницу, приставил ее к стене и добрался до окна детской комнаты. Внутри он увидел склонившуюся над кроваткой миссис Лейн — она вызвалась ухаживать за Люси, чтобы Роза могла заниматься остальными детьми.
Он постучал ногтями по стеклу, миссис Лейн распрямилась и посмотрела в его сторону.
Ребенок в кроватке не был той Люси, которую он знал. В первый миг его потрясла белизна голого черепа, а затем и неожиданная худоба девочки, хотя она не могла похудеть так быстро: ведь он видел ее не далее как вчера. В ней еще была сильна вера в доброту и милосердие этого мира, и она взглянула на отца с радостной надеждой, но затем поняла: он не войдет в комнату, чтобы избавить ее от страшных болей в голове, скривилась и вновь заплакала.
Это был солидный, очень громкий плач. Что и говорить, они с Розой произвели на свет сильных, выносливых и голосистых детей. Люси выкарабкается. Славная девочка!
Он сделал один шаг вниз, помедлил, еще раз вглядевшись в ее умоляющее личико, и затем спустился по лестнице.
Роза не находила себе места.
— Не могу смотреть на то, как она мучается. Я должна пойти к ней.
— Надо следовать указаниям доктора. Люси крепкая девочка. Миссис Лейн опытная сиделка. Все будет хорошо.
— Ты уверен?
Он взял Розу за руки и долго, не отрываясь, смотрел ей в глаза, пока она не перестала дрожать.
— Да, — сказала она, вздохнув и слабо улыбнувшись. — Ты прав, все будет хорошо.
Доктор Сандерсон нанес повторный визит тем же вечером. Он осмотрел пациентку и побеседовал с миссис Лейн, а затем прошел в гостиную, где его ждали Уильям и Роза.
— Я сделал все возможное. К сожалению, ничего больше я сделать не в силах. Осталось лишь молиться.
Теперь уже Розу было не удержать — она бросилась к своему ребенку.
Уильям был озадачен. Он всегда считал Сандерсона хорошим врачом — по крайней мере, среди врачей Уиттингфорда у него была наилучшая репутация. Он тотчас же послал за другим врачом, но посланец вернулся с запиской: в городе свирепствует лихорадка, очень много вызовов, и доктор будет занят всю ночь. Так что он сможет навестить Люси не ранее завтрашнего утра.
Когда Уильям читал записку, вошла дочь экономки. Вид у нее был заплаканный, да и сейчас она еле сдерживала слезы.
— Миссис Беллмен сказала, что уже недолго. Время молиться.
Он кивнул и последовал за ней в детскую комнату.
— Почему она прислала тебя, а не Сюзи или Мег? — спросил он по пути.
— Они ушли, сэр. Боятся заразы.
Войдя в комнату, Уильям первым делом обратился к миссис Лейн, засыпав ее вопросами: сделала ли она то-то, не забыла ли о том-то?
— Я вовсе не думаю, что вы допустили какой-то промах, — пояснил он. — Напротив, я полностью уверен в том, что вы все сделали правильно. Просто я хочу знать, какие именно меры были приняты.
Миссис Лейн приходилось отвечать на его порой заковыристые вопросы и одновременно следить за состоянием умирающей девочки.
— Уильям… — с упреком пробормотала Роза, а когда ее слова не возымели эффекта, повысила голос: — Уильям!
Он удивленно посмотрел на жену.
— Все, что мы сейчас можем, — это облегчить ее уход. Прекрати отвлекать миссис Лейн и стань на колени рядом со мной. Помолимся за ее вечную жизнь в лучшем мире.
Он никогда не слышал, чтобы жена говорила таким властным тоном. И он опустился на колени рядом с ней, сложил ладони и присоединился к ее молитвам.
В то же время он продолжал наблюдать. От прежней Люси мало что осталось. Лихорадка сожгла ее плоть, и сейчас перед ним было мертвенно-бледное костлявое существо с глубоко запавшими глазами, которое билось в конвульсиях и не сознавало его присутствия. От его внимания не ускользала ни одна деталь.
Его жена также не сводила глаз с девочки. Но она не просто смотрела. В ее пристальном, немигающем взгляде заключалось усилие, далеко выходящее за рамки простого наблюдения. Он это чувствовал, но не мог понять, что именно кроется за этим взглядом.
Люси скончалась.
Не помня себя, Уильям встал и покинул комнату. В гостиной он начал стремительно расхаживать от стены до стены. Им овладело невыносимое беспокойство. Он никак не мог отделаться от мысли, что надо срочно что-то предпринять. Люси нас покинула, думал он, и я должен сейчас же ее вернуть. Еще не поздно, всего лишь час назад она была с нами. Надо седлать коня! Сотню раз он преодолевал побуждение пойти в конюшню, и сотню раз оно возникало вновь. А если это была не мысль о конюшне, то другая, не менее дикая: Люси просто сломалась, как ломаются куклы. Какая-то часть ее нарушена, и это надо поскорее исправить. Он обращался к специалисту, но тот оказался не на высоте. Значит, он должен сам выполнить эту работу. Когда такое было, чтобы ему не удавалось задуманное? Где его инструменты? Он восстановит Люси в лучшем виде, она будет как новенькая.
