Джозеф Ле Фаню - Любовник-Фантом (сборник)
Графа и его прекрасной спутницы я не увидел; но увидел маркиза д'Армонвиля, которого вовсе не рассчитывал встретить в столь людном месте. С многозначительной улыбкою он указал на стул подле себя. Я сел, маркиз был мне, видимо, рад и тут же начал беседу.
— Как я понимаю, вы впервые во Франции?
Я признал, что впервые, и он продолжал:
— Не сочтите меня чересчур любопытным или навязчивым; но, поверьте, Париж — опаснейшая из столиц для пылкого и благородного юноши, в особенности — попавшего сюда без наставника. И если рядом с вами нет мудрого, опытного советчика… — Тут он сделал паузу.
Я отвечал, что столь полезной дружбою не располагаю, зато имею при себе собственную мою голову, что в Англии я изрядно успел изучить человеческую природу и, по моему разумению, она имеет много сходного во всех частях света.
Маркиз с улыбкою покачал головой.
— Тем не менее, вы найдете и заметные различия, — сказал он. — Всякая нация бесспорно имеет собственные, одной только ей присущие особенности характера и мышления; равным образом и в преступном мире злодеяния носят вполне национальный характер. В Париже класс людей, живущих мошенничеством, в три-четыре раза многочисленнее, чем в Лондоне, и дела у них идут лучше; иные живут прямо-таки в роскоши. Они гораздо изобретательнее своих лондонских собратьев. В них больше вдохновения, фантазии, а в актерстве, которого явно недостает вашим соотечественникам, они просто не знают себе равных. Они вращаютя в высшем свете, даже диктуют в нем нравы. Многие из них живут игрою.
— Как и многие лондонские мошенники.
— Ах, то совсем другое дело. Ваши жулики обретаются в игорных домах, бильярдных и прочих подобных местах, включая модные у вас скачки, — везде, где идет крупная игра; и там, узнав выигрышные номера, сговорившись с сообщниками или применив шулерство, подкуп и иные махинации — смотря кого надобно обмануть, — они обирают незадачливых игроков. У нас же это делается много искуснее, с истинным finesse[7]. Здесь вы встретите людей, чей разговор и манеры безукоризненны; живут они в прекрасно расположенных особняках, все вокруг них дышит самым утонченным вкусом и изысканностью. На их счет обманываются даже парижские буржуа: эта публика искренне верит, что коль скоро господа купаются в роскоши и частенько принимают у себя знатных иностранцев, да и местных молодых аристократов, то и сами они должны иметь и титул, и положение в обществе.
А между тем в великолепных особняках этих идет игра. Сами «хозяин и хозяйка» редко к ней присоединяются: она нужна им для того только, чтобы при помощи сообщников обобрать своих гостей; так они завлекают и грабят богатых простаков.
— Но я слышал, что один молодой англичанин, сын лорда Руксбери, как раз в прошлом году разорил в Париже два игорных дома.
— Понимаю, — смеясь, отвечал он. — Вы явились сюда с такими же благими намерениями. Я и сам примерно в ваши годы предпринял подобную отважную попытку. Для начала приготовил кругленькую сумму в пятьсот тысяч франков и собирался сорвать неплохой куш с помощью простого удвоения ставок. Я слышал, что так можно выиграть целое состояние, и почему-то решил, что шулера, содержавшие этот игорный дом, моего приема не раскусят. Я, однако, вскоре обнаружил, что они не только все прекрасно поняли, но и заранее обезопасили себя от подобных опытов. Не успел я толком начать, как мне уж объявили правило, воспрещающее удвоение первоначальной ставки более четырех раз кряду.
— А правило это еще в силе? — осведомился я, несколько приуныв.
Он рассмеялся и развел руками.
— Разумеется, мой юный друг. Люди, живущие ремеслом, всегда разбираются в нем лучше дилетантов. Я чувствую, вы прибыли с обширными планами и наверняка не без средств, потребных для их осуществления.
Я признался, что подготовился к завоеваниям еще большего масштаба и припас кошелек в тридцать тысяч фунтов стерлингов.
— Мне небезразлична судьба любого из знакомых моего близкого друга, лорда Р., и, кроме того, лично к вам я проникся симпатией, так что вы, надеюсь, простите мои чересчур настойчивые вопросы и рекомендации.
Я горячо поблагодарил маркиза за участие и заявил, что буду счастлив выслушать его великодушные советы.
— Тогда вот вам мой главный совет, — сказал он. — Не трогайте ваших денег, пусть лежат в банке; не ставьте в игорных домах ни единого наполеондора. В тот вечер, когда я явился сорвать банк, я потерял тысяч семь или восемь в ваших английских фунтах. В другой раз меня, по моей настойчивой просьбе, ввели в очень элегантный игорный дом, походивший на настоящий аристократический особняк; там меня спас от банкротства человек, к которому я с той поры питаю глубочайшее уважение. По странному стечению обстоятельств он тоже сейчас находится в этой гостинице: я узнал об этом, столкнувшись случайно с его слугою. Я тут же нанес визит моему старшему другу и нашел его прежним — добрым, мужественным и благородным. Когда б он не жил совершенным затворником, я бы, пожалуй, взялся вас представить. Помню, лет пятнадцать назад молодые люди часто шли к нему за советом. Человек, о котором я говорю, — граф де Сент Алир, из очень старинного рода. Граф — воплощение честности и здравомыслия; пожалуй, здравый смысл не изменяет ему никогда и ни в чем, кроме одного…
— И в чем же его слабость? — спросил я после некоторого колебания и с живейшим интересом. Разговор занимал меня все более.
— Дело в том, что граф женился на очаровательной особе, по меньшей мере лет на сорок пять моложе него, и, конечно, ужасно ее ревнует — я полагаю, совершенно безосновательно.
— А графиня?..
— Графиня, несомненно, во всех отношениях достойна своего супруга, — как-то суховато отвечал он.
— Мне кажется, я слышал сегодня ее пение.
— Да, весьма вероятно. У нее множество талантов.
Помолчав несколько времени, он продолжил:
— Мне не следует терять вас из виду; право, будет очень жаль, если моему другу, лорду Р., придется выслушать, как вас одурачили в Париже. Ведь при виде богатого чужеземца — молодого, беспечного, благородного, с изрядными деньгами в парижских банках — тысячи гарпий и вампиров перессорятся за право первым вцепиться в такую добычу.
В эту минуту я получил чувствительный тычок локтем под ребро: по-видимому, человек, сидевший справа, неловко повернулся.
— Слово солдата — никто из присутствующих, будучи ранен, не вылечится быстрее моего!
При громоподобных звуках этого голоса я едва не подпрыгнул на стуле. Обернувшись, я узнал офицера, чья обширная бледная физиономия запомнилась мне столь неприятным образом. Он яростно вытер рот салфеткою и, отхлебнув красного вина из бокала, продолжал:
