Клайв Баркер - Книга крови 5
– Лучше было бы ему умереть. На него напали с лезвием, – она дала возможность усвоить часть информации перед тем, как нанести coup de grасе, —и они отрезали ему интимные части. Просто отрезали и спустили в туалет. Никакой причины это делать вовсе и не было.
– О, Боже.
– Лучше умереть, – повторила Джози. – Думаю, это уже никак не заштопать, так ведь?
Ужасающее повествование усиливалось спокойствием рассказчицы и ненамеренным повтором:
– Лучше умереть.
– Мальчик, – спросила Элен, – он мог описать нападавших?
– Нет, – сказала Джози, – он практически слабоумный. Не может и двух слов связать.
– А кто-нибудь видел зашедших в уборную? Или выходящих оттуда?
– Люди ходили взад-вперед все время... – сказала Морин. Хотя это и звучало словно исчерпывающее объяснение, Элен так не казалось. Ни во дворе, ни в проходах никакой суеты не наблюдалось, отнюдь не наблюдалось. Возможно, торговая улица оживленнее, рассудила она, и под ее прикрытием можно совершить подобное преступление.
– Значит, преступника не нашли, – сказала она.
– Нет, – подтвердила Джози, пыл в ее глазах угас. Преступление и его последствия были целью рассказа, преступник и его поимка почти или вовсе не интересовали ее.
– Мы не чувствуем себя в безопасности даже в собственных постелях, – заметила Морин. – Спросите любого.
– Анни-Мари говорила то же самое, – ответила Элен. – Потому она и решила рассказать мне о смерти старика. Она говорила, что он был убит прошлым летом, здесь в Раскин Корте.
– Что-то и вправду припоминаю, – сказала Джози. – Какие-то разговоры были,я слышала. Старик, его собака. Его забили до смерти, а собака докончила... Не знаю. Точно, это не здесь. Это в каком-то другом районе.
– Вы уверены?
Женщина казалась задетой таким недоверием.
– Я думаю, если в это было тут, мы бы знали, так ведь?
* * *Элен поблагодарила за помощь и решила, как бы там ни было, побродить по четырехугольному двору, просто посмотреть, сколько домов не используется. Как и в Баттс Корте, занавески на многих окнах были задернуты, двери выглядели запертыми. Но если Спектор-стрит былав осаде маньяка, способного убить и изувечить, как рассказывали, что удивительного, если обитатели забрались в свои дома и сидят там. Во дворе разглядывать было нечего. Все незанятые здания недавно опечатали, судя по тому, что рабочие Городского совета разбросали гвозди у порогов. Но одна вещь по-настоящемупривлекла ее внимание. Накарябанная на булыжниках мостовой, по которым она проходила, – и почти стертая дождем и ногами прохожих, – та же фраза, что видела она в спальне №14: «Сладкое к сладкому».Слова были так добродушны, почему же ей казалось – в них звучит угроза? Дело или в их избыточности, или в абсолютном сверхизобилии сахара на сахаре, меда на меду?
Она продолжала идти, хотя дождь упорствовал и путь постепенно уводил ее прочь от кварталов в бетонные безлюдные пространства, где она раньше не ходила. Это было – или когда-то было – место для развлечения. Здесь находились игровые площадки для детей, обнесенные железом, аттракционы перевернуты, песочницы изгажены собаками, «лягушатник» опустел. И тут встречались магазины. Некоторые были заколочены, действующие – отталкивающе грязны, окна забраны крепкой металлической сеткой.
Элен прошлась вдоль ряда и свернула за угол, и перед нею оказалось приземистое кирпичное здание. Общественная уборная, предположила она, хотя вывеска отсутствовала. Железные ворота закрыты и заперты на висячий замок. Стоя перед непривлекательным зданием, причем порывистый ветер крутился у ее ног, она не могла удержаться от мысли о происшедшем здесь. О мужчине-ребенке, истекавшем кровью на пату, неспособном позвать на помощь. Даже мысль об этом вызывала тошноту. Вместо этого она задумалась о преступнике. Как же выглядит, размышляла она, столь порочный человек? Она пыталась представить его, но ни одна рожденная воображением деталь не имела достаточной силы. Хотя монстры редкость, однажды такой показался при ясном дневном свете. Поскольку человек этот был известен только своими деяниями, он обладал неимоверной властью над воображением; однако, она знала, действительность, окутанная ужасным, оказывается мучительно разочаровывающей. Он не монстр, просто бледная апология человека, нуждающегося скорее в жалости, чем в благоговейном страхе.
Очередной порыв ветра принес более сильный дождь. На сегодня, решила она, хватит приключений. Повернувшись спиной к общественным уборным, она заторопилась, пересекая дворы, чтобы укрыться в машине, а ледяной дождь хлестал по онемевшему лицу.
* * *Гости, приглашенные на обед, выглядели приятно устрашенными рассказом, а Тревор, судя по выражению лица, разъярился. Однако сделанного не воротишь. Также не могла она отрицать, что приятно удовлетворена, заставив за столом смолкнуть болтовню на университетские темы. Именно Бернадет, ассистентка Тревора на Историческом факультете, прервала мучительное молчание.
– Когда это случилось?
– Этим летом, – ответила Элен.
– Не помню, чтобы я читал об этом, – сказал Арчи самое лучшее, произнесенное им за два часа пития; даже речь его, в иной раз неискренняя от самолюбования, смягчилась.
– Возможно, полиция замалчивает, – высказал мнение Дэниел.
– Тайный сговор? – сказал Тревор с неприкрытым цинизмом.
– Такое происходит постоянно, – парировал Дэниел.
– Почему они должны это замалчивать? – спросила Элен. – Какой смысл?
– С каких это пор в действиях полиции появился смысл? – произнес Дэниел.
Бернадет вмешалась до того, как Элен успела ответить.
– Больше мы не затрудняем себя даже читать о таких вещах, – сказала она.
– Говори за себя, – начал кто-то, но она не обратила внимания.
– Мы ослеплены жестокостью, – продолжала она. – Мы ее больше не видим, даже когда она перед самым носом.
– Каждую ночь на экране, – ввернул Арчи. – Смерть и трагедии в полный рост.
– Тут нет ничего нового, – сказал Тревор. – Елизаветинцы видели смерть постоянно. Публичные казни были популярным развлечением.
Страсти разгорелись. После двухчасовых вежливых сплетен вечеринка внезапно оживилась. Прислушиваясь к яростному спору, Элен пожалела, что у нее не хватило времени проявить и напечатать фотографии, граффити подлили бы масла в огонь этого пьяного гвалта. Именно Парселл под конец, как обычно, выдвинул свою точку зрения, и, как обычно, она была разрушительной.
– Конечно, Элен, моя дорогая, – начал он, что подчеркивало скуку, рожденную предчувствием возражений, – все твои свидетельницы могут лгать, не так ли?
