Наталья Иртенина - Зов лабиринта
Но он был серьезен и если и растянул губы в улыбке, то лишь потому, что так, среди прочего, проявляла себя и его грусть. Легкая, улыбчивая дымка печали. «Замечал. И не один раз. Только не думай, что это происходит совсем без участия людей. Без них ничего бы не происходило». – «А они могут не знать об этом? О своем участии?» – «Могут и не знать. Но, видишь ли, незнание не освобождает от ответственности». Обдумывая эти слова, Ди автоматически налила себе еще и выпила, едва ли заметив свои действия. «Интересно, а зачем все это? В этом же нет никакого смысла. Просто глупость и подлость». – «Не глупость и не подлость. Смысл… смысл здесь нужно искать не там, где ты его ищешь, а с другого конца. Давно когда-то было сказано: „Горе миру от соблазна, ибо надобно прийти соблазнам. Но горе тому человеку, через которого соблазн приходит“. Об этом ты думаешь – о том, через кого это приходит?» Ди показалось, что его глаза протыкают ее насквозь. «Об этом или о другом, не все ли равно. Прекрати пилить меня глазами, я не на исповеди, а ты не священник. Вообще бессмысленный разговор. Не надо было начинать. Чушь. Бредняк». – «А что для тебя имеет смысл? Хоть что-нибудь есть?» Ди глубоко задумалась. Ей и самой было интересно – есть ли что-нибудь в мире и в жизни, что важно для нее? И по мере того как отпадали один за другим возможные варианты, она все больше мрачнела, впадая в зыбучесть пустоты и опьянения, увлекающих вниз, на дно.
Она взяла в руку бутылку и тупо глядя на нее сделала несколько глотков. «Ты сейчас напьешься. Лучше убери. Это тебе не поможет». – «А что поможет?» Ди перевела затуманенный взгляд на него. Его голос шел откуда-то издалека, и сам он стал далеким, воспринимаемым лишь как изображение на экране. И эта проекционная картинка чего-то хотела от нее, чего-то требовала. Ди стало смешно. Ей пришла в голову забавная мысль, что мир – это большой инкубатор, где вылупляются из совершенно одинаковых яиц совершенно одинаковые картинки, которые потом разбегаются кто куда и пытаются самовыражаться, делая вид, что они уникальны, что они индивидуальность. Сейчас эти попытки казались чудовищной чепухой. Нет никаких индивидуальностей и уникальностей. Нет единственностей и важностей. Есть лишь неотличимые одна от другой картинки. Множество, миллионы, мириады чепуховых картинок. Вот бутылка, вот рука, вот человек, он сидит напротив и задает дурацкие вопросы; а вон танцующие быки, они преследуют ее, чтобы подбросить к небу на вилах-рогах. За окном на картинку пролили чернила ночи, зато в милиции есть фотографии другой картинки – человека, засунувшего голову в нутро компьютерного монитора. И еще есть картинки уродов в большеголовых масках. И ее разбегающиеся, как тараканы, двойники, среди которых нет ее самой. Да, пожалуй, в этом мире нет одной-единственной картинки – ее самой. Но имеет ли смысл искать ее – ведь все картинки совершенно одинаковые, бери любую и цепляй себе на фасад. А не понравится – выбирай другую. Маски всесильны не потому ли, что не позволяют растрачиваться, пускать корни, прирастать душой к чему-то? Картинки же – а какая душа у картинок? Плоское изображение, цветистый наряд. Все.
Ди пьяно забормотала, глядя в пустоту. «Может, у тебя есть лекарство от однояйцевости? А то все какое-то… сливается в кучу. Как сиамские близнецы. Не отличишь верха от низа. Нет головы. Только ноги, руки, во все стороны. Где голова? Нету головы. Откусили. А без нее как же. – Она принялась хихикать и кривляться. – Всадники без головы. Камо грядеши. Поступь командора – это идут соблазны. Соблазны победят мир. Мир хочет быть побежденным соблазнами… Нет, ты не зови меня… ты, приторный тихоня… надсмотрщик… Вот зараза, все зовет и зовет. Хоть кирпичом по голове бей… Сама знаю, что твоя. Я – твоя. Обещана. Не нуди. И быков своих перестань мне подбрасывать. Дурацкие шуточки. Они же не цветы, чтоб дарить мне их в таких количествах. Нервируют… Поганый у тебя юмор. Все, убирайся. Надоел… Потом… все потом… ты отнял у меня имя… Уже забыла… мне все равно… я буду послушна, мой господин… С радостью…»
Бутылка выпала из руки. На пол пролилось несколько капель. Ди повалилась носом в диванный валик и заснула в скрюченной позе.
И увидела бычью голову.
Она надвигалась на нее в лабиринте, в полутемном коридоре, угрожающе целясь рогами. Голова была огромной, с косматой черной гривой, глаза смотрели дико, жадно, нетерпеливо.
А под головой – Ди заорала от ужаса – было человеческое тело. Совершенное и прекрасное. И это тело безропотно подчинялось безумию бычьих инстинктов – оно шло на нее, медленно, плавно, уверенно.
Ди повернулась и побежала. Все дальше, вглубь, в самое сердце лабиринта. Спасение должно быть там.
Оно было бы там.
Только у этого лабиринта не оказалось сердца. Ди без сил упала на пол и сжалась в комок.
Из полутьмы коридора приближалась тень с головой быка.
Крик застрял в пересохшем горле, и Ди подбросило на постели. Она резко села и помотала головой. По телу разливались истома и тяжесть – сон принес лишь усталость и тупую апатию. Голова была как чугунок.
Она огляделась. Вокруг была незнакомая обстановка. Секунду спустя сообразила, что это апартаменты Матильды. Она спала на диване, укрытая одеялом. Было тихо. Кажется, никого в доме. Ди проверила время – она проспала часов пятнадцать.
На столе – девственно чистом, без малейшего намека на вчерашнее распитие легких и крепких напитков – лежал клок бумаги. На нем лаконично, совсем не в Матильдином стиле выведено крупными буквами: «БУДЬ КАК ДОМА ДО ВЕЧЕРА». Ди усмехнулась. Прелестный образчик гостеприимной двусмысленности. Матильда приветливо-любвеобильная и Матильда прямолинейно-простодушная – которая из них оставила послание? Впрочем, какая разница. Ди решила, что уйдет, не дожидаясь вечера. Только приведет себя в порядок.
В ванной залезла под холодную воду. Стояла под леденящими душу струями, пока не прогнала тупую тяжесть из головы и не заморозила воспоминания о кошмаре. Потом вымыла волосы и высушилась феном. Им же и согрелась, огладив горячим воздухом всю себя. На кухне в холодильнике нашлись только бананы и разнообразные йогурты. По-видимому, Матильда ничем иным, кроме этого, да еще зефира, не питалась. Ди, не привередничая, существенно уменьшила запасы подруги.
Потом вернулась в гостиную и, осматриваясь, прошла по периметру, широко срезав угол, где стоял злосчастный вазон. Остановилась перед двумя миниатюрными книжными полками рядом с декоративным камином. Там вповалку лежали несколько выпусков женского журнала, книга рекордов Гинесса, справочник по диетам, Екклезиаст в подарочном издании, «Теория Хаоса» какого-то Бройлера и роман Дианы Димариной с картинкой на обложке, изображающей помесь пирамиды фараона с Вавилонской башней. Книжка магнитом потянула к себе. Может быть, здесь она найдет то, что ищет? Может, на этот раз маска окажется истинным лицом?
