Алексей Тарасенко - Бедный Енох
На улице радостно светило солнце, разгоняя мрачные мысли, а прозрачный холодный воздух, вентилируя легкие, казалось, очищал все мое внутреннее, с каждым выдохом изгоняя вовне мои страхи и печали.
* * *Уже на работе мне первым делом позвонил Приятель Сартакова:
— Здорово! — по его голосу я понимаю, что он полон энергии, задора и оптимизма — тебе удалось найти для нас что-нибудь интересненькое? Извини, вчера был занят и тебе не звонил…
— Думаю да, — отвечаю я ему — что-то нарыл, конечно, если вы это сами раньше не раскапывали…
— Хорошо, тогда жду тебя у себя прямо сейчас.
* * *В своем кабинете Приятель Сартакова ведет себя все так же, как раньше, а именно, развалившись в кресле и положив ноги на стол — стреляет канцелярскими резиночками в портрет Нашего Президента:
— Вот тебе! Вот тебе! — приговаривает при этом он, очень напоминая Петрушку из балаганов, как их показывали в кино, избивающего дубиной какого-нибудь нехорошего персонажа.
— Ну, что скажешь? — спрашивает он меня, получая из моих рук диск.
Я сажусь и достаю бумаги.
— Ну… как сказать? — начинаю я. — Оружие, думаю, вы проанализировали досконально.
— Ну, в общем-то да.
— Странное дело, сколько же там старого барахла!
— Это как сказать. В принципе эти материалы нами были изъяты два года назад. С тех пор «наш герой» развился, заматерел и стал толкать куда надо и не надо оружие более современное и разрушительное.
— Кому сейчас нужны старые АК?
— Да нам какая разница? Лишь бы купили. У нас этих 47-ых — больше миллиона на складах пылятся. Да что там говорить! Несколько сотен тысяч ППШ! В масле, упакованные, готовые к бою — с дисками и рожками, между прочим — снаряженными!
— И что? Кто-нибудь покупает?
— Нет. Мы даже не предлагаем — стыдно.
Я смеюсь. Приятель Сартакова улыбается.
— По фамилиям вам, к сожалению, ничего не могу сказать… — выдержав паузу продолжаю я.
— Да, конечно.
— А вот по изображениям вуду…
— Ага, и что там?
— Ну, вы наверное знаете, что это — вуду.
— Ага.
— Ритуальные рисунки, необходимые для совершения различных ритуалов.
— Ага…
— Ритуалы исключительно — для обретения защиты.
Приятель Сартакова подпрыгивает в кресле:
— Оп-па! А вот об этом-то мы и не подумали.
— О чем?
— О том, что это не просто вуду, а что-то направленное на «защиту».
— Да, вот так. Притом разные рисунки нанесены по-разному. Некоторые — очень аккуратно, может даже по линейке.
— Тааак…
— Другие — впечатление такое, будто у того, кто их наносил — дрожали руки. От спешки ли, от страха…
Приятель Сартакова отвлекается от пуляния резиночками в портрет Президента:
— Значит, он искал защиту. От чего? — его взгляд становится задумчивым и он какое-то время разглядывает потолок, будто там — ответы на его вопросы.
— Может быть — от вас? — продолжаю я. — Вы же его разыскивали по всей стране, преследовали?
— Да, вполне может быть и так.
— Хорошо! — приятель Сартакова после некоторой паузы выходит из ступора — тогда — что же? Как я и думал, ты смог немного под другим углом посмотреть на эти бумажки. Так что тебе спасибо.
— Я рад.
За сим меня отсылают обратно в архив — в распоряжение Виктора Петровича или его зама.
* * *На складе как раз вернулся с больничного Виктор Петрович, почему-то в плохом настроении, и как раз сейчас временно наводил порядок устраивая всем шухер-махер, так что старички, где бы не находились, сидели, упершись лицами в мониторы, либо в бумаги, нахмурившись, и делали вид, будто работали.
Я докладываюсь, после чего получаю новое ответственное задание — разобраться в одном из залов.
— Там все напутано и перепутано — деловито хмурясь говорит мне Виктор Петрович, — к тому же многие материалы со стеллажей ушли наверх (имеется ввиду — туда, в основное здание над нами), ими попользовались — но так и не вернули.
Мне выдают ключ от зала.
Зал этот давно пустует, в нем никто не сидит. Перспектива провозиться несколько дней в огромном помещении впотьмах одному, где, случись что, до ближайших людей метров сто бежать, меня не прельщает.
Кто знает? Может там по всему полу разбросаны летающие рваные мусорные пакеты? Внутри меня все съеживается.
— Ключ, пожалуйста, будешь уходить — возвращай на место — говорит Виктор Петрович имея в виду старичка, заведующему ключами от архива — с собой, пожалуйста, не носи.
Я согласно покачиваю головой.
Ко всему этому на меня взгромождается огромный и тяжелый том, из которого высыпаются по ходу листы, на обложке которого торжественно написано: «Папка для бумаг».
— Что это? — спрашиваю я, тут же мысленно начиная упрекать себя за то, что спросил — мог бы и без подсказок догадаться.
— Это? — Виктор Петрович слегка улыбнулся — повестка на расстрел. Явиться со своими вещами и сухпайком на три дня.
* * *Итак, Зал N 13.
«Сплошное фронтальное стеллажирование», как это называют архивные сидельцы начинается в середине дня и не сулит никаких перспектив быстрого «разгреба» материала.
Висящий на стене старинный телефон без кнопок и даже без диска при поднятии трубки сразу связывает меня со старичком сидящем на ключах — и, слава богу, связь есть.
Едва же я включаю свет, перегорает одним махом несколько ламп, но вентиляция, начиная гудеть, работает справно, вздымая по залу и его стеллажам волны серо-голубой пыли.
В самом дальнем от входа в зал углу стоит старый стол и не менее еще старый стул с прибитыми к ним гвоздями металлическими овальными инвентарными номерами, на которых навеки выбиты цифры. Все номера начинаются на «13», после чего идет прочерк и затем еще пять цифр.
— Влип — говорю я тогда сам себе, начиная перетаскивать ветхую мебель — стол и стул — к углу у входа в зал, — если что — бежать будет короче…
* * *Но не все так плохо. Отгороженный от жизни и людей я на какое-то время вдруг начинаю получать от этого удовольствие.
Ну где, скажите вы мне, где и кто сможет похвастаться тем, что в самом центре Москвы, пусть и под землей, может остаться один на один с самим собой да еще и на площади помещения 10 000 квадратных метров? Ну, примерно, конечно, десять тысяч, но около того? Большинство сейчас сидят в кабинетах с «соседями» и имеют рабочего пространства от силы метров семь на одного. А то и еще меньше! Я же — вот! Могу положить ноги на стол! Конечно, при этом надо быть осторожным — как бы тот не развалился, но издержки ведь есть всегда и везде — и их не избежать!
