Вадим Селин - Большая книга ужасов-5
— Ой! — увлеченная переделкой работ, Прокопьева подпрыгнула на месте от неожиданности. — Кто это там…
«Взяла моду подпрыгивать… — отметил я, вспомнив нашу встречу на Дне города. — Нервишки, похоже, шалят… Ну-ну…»
Мое сердце учащенно забилось, и я навострил уши в предвкушении выболтанной моей подозреваемой по телефону тайны.
— Да, я куплю хлеба, не переживай, — сказала в трубку Лилия Владимировна и продолжила выставлять оценки.
Я разочарованно вздохнул. Хлеб — это совсем не интересно, это не оборотни.
— Так-с… На ком я остановилась?
Тут телефон снова ожил, и энтузиазм вернулся ко мне. Уши опять навострились.
— Молока? Ладно, куплю и молока, — произнесла учительница географии, а я чуть не заплакал от досады. Почему она не сболтнула что-нибудь полезное для меня?
Вскоре двуличная женщина закончила с выставлением оценок, быстренько собрала вещи и вышла из кабинета, заперев его на ключ.
Только через минуту до меня дошло, что я остался запертым в кабинете географии на всю ночь.
Я оцепенел. Как быть? Выбираться из кабинета или заночевать тут, а утром, когда помещение откроют, незаметно из него выйти? Да, но как быть с мамой? Она поставит на уши всю милицию, и меня будут разыскивать, мама подумает, что на меня опять напал оборотень… А что, если в этот раз мамины нервы не выдержат, и с ней случится удар? Однозначно надо каким-то образом покинуть кабинет географии.
За окном уже стемнело. Я вылез из-под парты, с кряхтеньем размял спину и конечности и подергал за ручку двери. Она не подавалась — Прокопьева закрыла ее на замок. Я метнулся к окну, намереваясь выпрыгнуть из него, но передумал — прыгать с четвертого этажа на асфальт может только самоубийца или ненормальный. А я себя не относил ни к первой, ни ко второй категории. И потом, как назло, поблизости на уровне четвертого этажа не росли деревья, на которые можно было прыгнуть и слезть по веткам на землю.
Меня охватила жуткая паника и даже страх от осознания перспективы — просидеть всю ночь в школьном кабинете. Я уже не боялся оборотня, как все горожане, ведь оборотень, как выяснилось, мой отец, а я сын того, перед кем трепещет весь город. Теперь я боялся вполне обычной вещи — не ночевать дома.
И я решился на отчаянный шаг.
Мне повезло, что следующим по расписанию в тот день был урок труда, где мы, мальчишки, выпиливали кораблики из ДВП. Я извлек из пакета лобзик и пристроил его к области замка. Тут же выяснилось, что, собственно, лобзик не пролезает между дверью и косяком. Тогда я выкрутил из лобзика пилку и вставил в щель ее. Полотно врезалось в пальцы, выскальзывало из руки, но я стиснул зубы и, стараясь не думать о боли, начал выпиливать замок.
«Хорошо, что сторожиха баба Люба глухая, а то она живо бы меня повязала и сдала в милицию».
Древесина, как назло, была твердая и пилилась с трудом, но я видел, что замок постепенно начинает описывать пропиленная борозда, и пилил, пилил, пилил дальше. Неожиданно замок вывалился из двери и упал на горку опилок.
— Наконец-то… Неужели я это сделал…
Я отдышался. Схватил рюкзак, пакет с лобзиком и побежал на первый этаж к выходу из школы. И вдруг, пробегая мимо столовой, я услышал приглушенное пение и характерную вибрацию басов.
— «Я выпью твою кровь, и вместе с ней придет любовь…» — донеслось до моих ушей.
— Что за чертовщина? — изумился я, прогнал в голове еще раз только что услышанные строчки и нервно хихикнул: — А, ну да, слова сильно репертуарчик «Вкуса крови» напоминают…
Удивившись, как в пустой школе может играть музыка, а заодно и всем остальным странностям, цепочкой идущим за этим фактом, я ради интереса прислушался и понял, что пение исходит из школьного подвала, где в дневное время проводится стрельба из воздушек на уроках ОБЖ.
Я пошел на звук. По мере моего приближения к школьному подвалу он становился громче и отчетливей. Я прислонился ухом к двери. Она закачалась. Значит, железная дверь, мною же выкрашенная на летней практике в зеленый цвет, была… открыта.
— Вот так номер… — пробормотал я, забыв, что сейчас поздний вечер и я нахожусь в пустой школе. Впрочем, в пустой ли?..
«Входить или не входить?» — терзал меня вопрос. Вроде бы и зайти интересно, а с другой стороны — надо домой.
Понимая, что, скорее всего, поступаю неправильно, я приоткрыл дверь и осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, прошел вперед по темному коридору. Хотя меры предосторожности я соблюдал зря — тут так громко пели и играли на музыкальных инструментах, что меня попросту не было слышно. В конце длинного коридора светились разноцветные лампы. Красные, белые и синие вспышки следовали одна за другой. Вместе с этими вспышками в моей голове вспыхивали все новые и новые вопросы.
Наконец я добрался до конца коридора.
Выглянул из-за угла.
То, что я увидел, поразило меня до глубины души: участники группы «Вкуса крови» позировали перед камерами и пели под фонограмму. Как я понял по обстановке, они снимали новый видеоклип. На черном стуле напротив декораций сидела… Прокопьева и раздавала указания:
— Повернись! Подними голову! Сделай лицо помрачнее! Тьфу на вас! Так! Стоп!
Музыка стихла. Тишина из-за резкого звукового контраста показалась звенящей.
«Ну и ну! — подумал я, осторожно выглядывая из-за угла. — Что же тут творится?»
— Да что ты стоишь, как статуя? — тем временем надрывала свой и без того грубый голос Лилия Владимировна. — Двигайся, двигайся! А ты, Рома? Шапку натяни поглубже! Какие же вы безмозглые! Все мне надо делать за вас! Одно слово — идиоты! Нет, два слова: безмозглые идиоты! Самое оно!
За такие слова всякий уважающий себя человек дал бы Прокопьевой в глаз (или в ухо — кому как удобней), а Рома вжал голову в плечи и виновато пролепетал:
— Вы уж простите нас, Лили… Но не все наши и на такое способны, — заметил он.
Прокопьева махнула рукой — мол, что с тебя взять, — и с чувством сказала:
— Тюф-ф-фяк… Переигрываем эту сцену заново.
Съемки продолжились, крики начались снова. Лилия Владимировна курила одну сигарету за другой и выражалась грязными словечками.
«И после этого она смеет искать в наших карманах сигареты?» — диву дался я.
Внезапно музыка оборвалась. Рома опустил гитару. Другой участник группы по прозвищу Малява замер вместе с занесенными над барабаном палочками. Парни (кстати, мои сверстники) повели носами.
— Чего остановились? — рявкнула Прокопьева. — Так ведь все хорошо было на этот раз!
— Я чувствую запах человека! Чужака! — провозгласил Рома.
