Георгий Зотов - Армагеддон Лайт
Ангел положил яблоко обратно. Он поднялся с кресла — плавно, с кошачьей грацией. Заведя руку за спину, Аваддон вытащил из-за ремня «браунинг» и снял с предохранителя. Дуло пистолета смотрело прямо в лоб божеству. Другой рукой ангел взялся за маску.
— Я тебя разберу на запчасти — и скажу, что так и было, — пообещал Аваддон.
Ангела смущало одно — голос божества казался ему знакомым. ОЧЕНЬ ЗНАКОМЫМ. Но он никак не мог вспомнить, где слышал его? Ну, ничего. Сейчас он узнает. Ангел угрожающе расправил за спиной двухметровые крылья, не опуская пистолета, шагнул вперёд. Божество подалось к дивану и… вдруг начало исчезать. Раскрыв рот, Аваддон наблюдал, как фигура бога выплеснуласькрасным на стену, растекаясь по ней, как масло. Прошло совсем немного, практически несколько секунд, и субстанция, только что бывшая божеством, впиталасьв камень, от неё не осталось ни единого следа. Бог растворился.
Ангел запоздало нажал на спусковой крючок.
Тупо глядя в одну точку, он высадил в стену всю обойму, — пистолет лязгнул вхолостую. Отбросив «браунинг», Аваддон начал обыскивать люкс. Он осмотрел ванную комнату, заглянул в шкаф и даже под диван. Бог ифритов не обманул — чтицыне было. «Пройдёт час — и она напишет то, что вам совсем не понравится», — мелькнуло в голове у ангела. Выругавшись, Аваддон опрометью выбежал из номера. Господи, он должен успеть.
Апокриф четвертый
«КЕНГУРУ»
— …Ты же сам понимаешь, дорогой Самаэль, — я не могу тебя поддержать.
— Почему, Захария? Я просто называю вещи своими именами. Как ты убедился в курилке фимиама, со мной здесь согласны очень многие. И Агарес, и его брат Аваддон, и ангелы Рафаил с Орифиэлем. В конце концов, я ж не предлагаю пойти к Престолу Господа с плакатами «Долой Адама!» и закидать его тухлыми ананасами.
— Ой ли, Самаэль? Ты попросту не замечаешь, что творится в Верхнем Эдеме.
Люцифер подвинул к оппоненту пепельницу, и Захария аккуратно затушил в ней фимиам.
— Где ты берёшь траву для воскурения? Запах, не убоюсь проклятий, божественный.
— Ну, могу дать точный адрес, — шепнул Самаэль на ухо серафиму. — Нижний Эдем, иди к реке Тигр и дальше к самому озеру Леопард, где на одной кочке растут сразу три кокосовых пальмы. Там некий купидончик организовал благословенные грядки. Такой фимиам забористый вырастает! Веришь ли, воскурил давеча, так целую ночь спать не мог, всё молился. Рядом и нектар гонят отличный. На прошлой неделе сотворение мира отмечали в доброй компании, ай да славно было, уж восхвалили Господа всемогущего.
Захария блаженно кивнул, втягивая ноздрями остатки дыма.
Глядя на него, Самаэль в который раз подивился, почему Бог создал их такими разными. Он — статный ангел с распущенными по плечам волнистыми волосами, чёрными глазами, носом с лёгкой горбинкой и неплохой мускулатурой. Захария — невысокий, полный серафим с седым «ёжиком» на голове и сильными залысинами у висков: ноздреватая кожа, сизый нос-«груша», круглое брюшко. «Я могу быть Им недоволен, но у Него определённо богатейшая фантазия, — мысленно улыбнулся Самаэль. — Ну кто, например, изобретёт сахарного летающего опоссума, да ещё сумчатого и с перепонками для полётов? Я бы до такого и после пяти воскурений фимиама подряд не додумался. Люблю я Его. Можно сказать, обожаю».
— Так вот, брат мой Самаэль… — Захария мелко-мелко затрепетал крыльями, создавая приятный ветерок. — В Верхнем Эдеме кое-кому перья в голову ударили. Я слышал мнение, дескать, пора всем ангелам выйти на сборище у Престола Господнего и выразить своё недовольство сотворением Адама. Нашлись и такие, что стали раздавать голубые ленточки, символ Небес: мол, повяжите на крыло в знак отрицания творения Божьего! Неужели ангелы посмеют указывать Господу, чего ему делать, а чего нет? Мы сами сотворены Его десницей. По-моему, чересчур круто…
Самаэль ещё раз с тоской обозрел облака. Ему уже хотелось разорвать их и сожрать как субстанцию, которую впоследствии назовут ватой. От жуткого чувства безысходности, и от скуки, и от синего и белого цветов, окружавших ангела всю сознательную жизнь.
— Господь наш Саваоф прекрасен, но, понимаешь ли, Он имеет право на ошибку, — вкрадчиво произнёс Самаэль. — Кто признается, что поступил мудро, вдохнув жизнь в пальмовую крысу? И я, как начальник Небесной Канцелярии, и рядовые ангелы, и ты… Да-да, где-то глубоко в душе недоволен появлением такой нелепицы, как Адам. В предыдущие времена Бог тоже творил неудачные поделки, каковые потом бестрепетно стирал с лица планеты. Да что я говорю? Ты и сам отлично это знаешь, Захария. Скажем, сколопендры и даже сомнительный сахарный опоссум мне абсолютно по инжиру. А вот Адам с Евой — это скрытая угроза, мы подробно обсуждали её с Агаресом. Люди расплодятся, извратят мир, такого напридумывают, что ты даже под всем фимиамом с тех грядок представить не сможешь. Да по правде, не нужно в Эдеме устраивать революцию.
Захария поднял голову и посмотрел в глаза Самаэлю.
— Зачем ты вообще это говоришь? Я не дурак, понимаю — Верхний Эдем бурлит от недовольства, только пух летит. А Бог этого не видит, занят; возможно, в данный момент Он создаёт новый вид бабочек. Ангелы откровенно гордятся собой, мол, поднялись против Господней воли. Да чего юлить… Скажем прямо, Самаэль, — это бунт. Две трети ангелов настроены против Адама, ибо чувствуют угрозу своему существованию и благополучию, треть поддерживает Саваофа. Но не потому, что любят Адама, а по причине фанатичной преданности линии Господней. Впрочем, полагаю, со временем ты переубедишь и их. Ну и шесть или семь ангелов представляют собой «болото», не определившись в пристрастиях, как тот же Хальмгар. Я полагаю, Господь будет разочарован. Представь — ты вырастил десять кактусов, поливал их, подкармливал удобрениями, вложил в них всю душу. А потом семь кактусов взбунтовались.
Самаэль излишне живо представил картину восстания кактусов.
— Достаточно неприятно, — согласился он. — Но Адам и Ева — это паразиты. Они тормозят развитие Нижнего Эдема. Господь Бог наш старается осчастливить Землю мыслящими созданиями. А зачем? Они же съедят земной шар изнутри, как яблоко, и выгонят нас на небо. Земля должна быть заселена эстетически приятными существами — страусами эму и кенгуру. Вот тогда мир природы и обретёт неслыханное благоденствие.
— Я не назвал бы кенгуру эстетически приятным существом, — возразил Захария.
