Стивен Кинг - Худеющий
— Хейди, прости, — сказал он.
— Если бы я могла хоть что-то сделать. — Она снова всхлипнула. — О, если бы чем-то могла помочь тебе, Билли.
— Можешь, — сказал он и потрогал ее грудь.
Они занялись любовью. А потом он заснул, забыв обо всем. Утром весы показали 176.
12. ДАНКЕН ХОПЛИ
У себя в конторе он договорился относительно отпуска для проведения метаболических анализов. Кирк Пеншли был до неприличия готов удовлетворить его просьбу в любой форме, из чего Халлек сделал горький вывод: от него хотят избавиться. После того, как исчезли его три подбородка, ввалились щеки, а кости на лице стали выпирать, он стал для конторы своеобразным пугалом.
— Ну, конечно же! О чем речь?! — воскликнул Пеншли прежде, чем Билли до конца изложил свою просьбу. Слишком радушно звучал его голос — так говорят люди, понимающие, что дело — дрянь, но формально этого не признающие. Глаза его скользнули к тому месту, где у Билли Халлека прежде был живот. — Бери столько времени, сколько тебе потребуется, Билл.
— Три дня мне будет достаточно, — ответил он.
Теперь он звонил Пеншли из телефонной будки возле кафетерия Баркера и говорил ему, что придется взять более трех дней. Да, более трех дней, но, возможно, не только для метаболических анализов. Утраченная идея снова неясно зародилась в голове. Она еще не была оформившейся надеждой, но хотя бы кое-что.
— На сколько дней? — спросил Пеншли.
— Я точно и сам не знаю, — сказал Халлек. — Может, две недели. Может, даже и месяц.
На другом конце провода воцарилась тишина, и Халлек представил себе подтекст, который прочел в его словах Пеншли: «На самом деле я имею в виду, Кирк, то, что больше уж мне не вернуться. Выяснилось, что у меня рак. Теперь будет облучение, лекарства от боли, интерферон, если удастся его раздобыть, лаэтрил, если решимся отправиться а Мехико. Когда в следующий раз увидишь меня, Кирк, я буду в длинном ящике с шелковой подушечкой под головой».
И Билли, привыкший за последние шесть недель к чувству хронического страха, впервые ощутил гнев. «Я вовсе этого не подразумеваю, черт тебя подери. По крайней мере, пока еще нет».
— Не проблема, Билл. Передадим дело Худа Рону Бейкеру, а остальные могут и подождать.
«Это уж точно, подлец. Ты сегодня же все мои дела передашь другим. А дело Худа ты еще на прошлой неделе отдал Рону Бейкеру. Он мне позвонил сам, спрашивал, куда я положил бумаги по этому делу. А насчет того, что другие дела подождут, Кирк, так эти дела — всего-навсего куриные шашлыки на твоей вилле в Вермонте. Так что не пытайся быть хитрожопым со мной».
— Хорошо, я передам ему все досье, — сказал Билли и, не удержавшись, добавил: — Он уже часть из них получил, кстати.
Раздумье на другом конце провода. Потом:
— Ну, хорошо… если что нужно, я готов…
— Есть еще одна просьба, — сказал Билли. — Она может показаться тебе очень странной.
— Какая? — осторожно спросил Кирк Пеншли.
— Помнишь, у меня неприятность была в начале весны? Несчастный случай?
— Да-а.
— Женщина, которую я сбил, была цыганкой. Ты знал об этом?
— Это было в газетах, — сдержанно ответил Пеншли.
— Она была из… из… как у них это называют? Банда? Табор. Да, цыганский табор, коллектив, что ли. Они расположились неподалеку от Фэйрвью. Договорились с местным фермером за наличные…
— Подожди секундочку, буквально чуток, — перебил его Пеншли. Теперь его голос звучал сухо, не так, как у платного плакальщика, что Билли устраивало куда больше. Он даже улыбнулся, представив себе сорокапятилетнего Пеншли, лысого, невысокого — футов пять ростом, хватающего на столе блокнот и ручку. Кирк в работе был одним из самых эффективных и деловых ребят из всех, кого Халлек знал. — О'кей, говори. Как имя местного фермера?
— Арнкастер. Ларс Арнкастер. После того, как я сбил женщину…
— Ее имя?
Халлек закрыл глаза и напряг память. Как странно — он ни разу не вспомнил ее имени с самого суда.
— Лемке, — ответил он наконец. — Ее звали Сюзанна Лемке.
— Л-е-м-п-к-е?
— Без «п».
— О'кей.
— После несчастного случая цыгане решили, что они нежеланные гости в Фэйрвью. У меня есть данные, что они направились в Рейнтри. Не смог бы ты проследить их дальнейший путь оттуда? Мне нужно знать, где они находятся сейчас. За расследование плачу из своего кармана.
— Да уж, непременно, — сказал Пеншли. — Что ж, если они двинулись к северу, в Новую Англию, я думаю, мы сумеем их разыскать. Если же отправились на юг, в Джерси, трудно гарантировать. Тебя что, Билли, беспокоит судебное дело по этому поводу?
— Нет, — ответил он. — Но мне нужно поговорить с мужем этой женщины. Если он был ее мужем.
— О! — только и ответил Пеншли, и снова Халлек прочел его мысли, как если бы он их высказал ему вслух по телефону: «Билли Халлек закругляет свои дела, приводит в порядок свои финансовые книги. Видимо, хочет выдать старому цыгану чек, а может, хочет просто извиниться перед ним и позволить дать себе в глаз».
— Спасибо тебе, Кирк, — сказал Халлек.
— Не за что, — ответил Пеншли. — Ты, главное, поправляйся.
— О'кей. — Билли повесил трубку. Его кофе на столике остыл.
Его не очень удивило то обстоятельство, что в полицейском участке всеми делами заправлял помощник Рэнд Фоксуорт. Он достаточно радушно приветствовал Халлека, но взгляд его был рассеянным. Наметанным глазом Билли сразу приметил, что корзинка «входящих» бумаг на столе Фоксуорта была куда более перегруженной, чем корзина «выходящих».
Униформа Фоксуорта выглядела безукоризненной, но глаза были несколько налиты кровью, как с приличной попойки.
— Данк малость простудился, — сказал он в ответ на вопрос Билли. Халлек почувствовал по тону, что такой ответ полицейский выдавал уже великое множество раз. — Его нет пару дней на работе.
— О! — Сказал Билли. — Простуда, значит?
— Вот именно, — ответил Фоксуорт, многозначительно посмотрев в глаза Билли.
Дежурная в приемной сообщила Билли, что доктор Хаустон отправился к пациенту.
— Это срочно. Пожалуйста, передайте ему, что мне нужно буквально пару слов ему сказать.
Конечно, проще было бы подъехать самому и поговорить, но Халлеку не хотелось ехать через весь город. В результате он сидел в телефонной будке (в которой не так давно с трудом помещался) напротив полицейского участка. Хаустон наконец взял трубку.
Голос его звучал холодно, официально, с явным раздражением. Халлек, который, кажется научился читать чужие мысли, понял смысл этого тона: «Билли, ты больше не мой пациент. Я наблюдаю твой необратимый распад, и это действует мне на нервы. Единственно, чего я хочу от пациента, представить мне то, чему я могу поставить диагноз и выписать рецепт. Если ты этого сделать не способен, тогда нам не о чем договариваться. Мы с тобой, конечно, неплохо играли в гольф, но я не думаю, что кто-то из нас станет утверждать, будто мы когда-либо были друзьями. У меня есть карманный телефон „сони“, есть диагностическое оборудование стоимостью в 200. 000 долларов и такой список лекарств, что если мой компьютер его отпечатает, лист протянется от моего порога до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв. Я себя отлично чувствую с такой оснасткой. Чувствую себя полезным. А тут являешься ты и делаешь из меня лекаря семнадцатого века с банкой пиявок от высокого давления и долотом для трепанации черепа. Мне не нравится ощущать себя таким, Билл. Совсем не нравится. Так что, исчезни. Я умываю руки. Зайду посмотреть на тебя в гробу… если, разумеется, сам туда не лягу прежде».
