Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий
– Ти-ихо, тихо, военный, не бузи, – посоветовал голос из тени за сараем, мужской, уверенный. – Мы ж пока погутарить, без крови. Если дальше не станешь с Ганной шуры-муры водить.
– Далась вам всем эта Ганна! – хохотнул Василий очень натурально, сам шагнул, наконец, наружу – и сразу в сторону. Тоже теперь в тени, хоть и слабенькой. Хлястик кобуры уже расстегнут, можно плясать «цыганочку» с выходом.
– Видел ее по дороге, так что с того? Красивая девка. Понравилась. Полюбилась даже!
– С огнем, военный, играешь. Спалим, как того чекиста, не обессудь потом.
В тени что-то звякнуло, зашуршало, ответные звуки донеслись сразу с трех сторон. С «цыганочкой» лучше не спешить, пожалуй.
– Бывай, военный, размысли еще. Два раза не упреждаем.
Калитку отсюда видно, но гости в нее не пошли – исчезли ночными тенями через ограду. Шагин выждал пару минут, потянул опять из кармана «Казбек». Теперь уж можно. Почиркал спичкой о коробок, затянулся глубоко, чтобы сразу мозги прочистились.
Дерзкие парни, чего уж там! Врасплох застали, будто зеленого новобранца! Стыд-позорище! Или не поняли, что советская власть сюда насовсем вернулась, или терять им вовсе нечего. И давать укорот этим наглым чертям должен именно он. Дело чести теперь, довесок к заданию. Найти их чертячье логово, самому завалиться в гости, а там уж…
Земля под ногами вдруг дернулась, словно от взрыва, Василий даже присел. Уперся ладонью в жухлую траву, ощутил сквозь нее далекий беззвучный гул. Землетрясение, что ли? В здешних болотистых местах? Чудны дела твои, господи! Опять безыдейно, но что тут скажешь еще?!
Уснул как убитый, сам от себя такого не ожидал. Снились болотная жижа, мельтешение змеиных тел, лейтенант Хорошилов, обугленный в головешку, с оскаленными зубами. Пробуждение вышло резким – от конского ржания. Не Гнедыш, другой кто-то. Снова скрипнула калитка, зашуршали шаги. Парень в синей милицейской форме с погонами старшины прошел до крыльца, взглянул на дверь, подпертую метлой, – Ковтуна дома нет. Оглянулся сторожко и двинулся к сараю. Постучал, а сам, молодец, встал от дверного проема в стороне. Дощатую стенку пуля прошьет как бумагу, но привычка верная.
– Есть кто живой?!
– Чичас! – отозвался Шагин простецки, взъерошил волосы, а пистолет из кобуры переложил в карман. Отвалил, наконец, подпорку, прищурился на гостя. – Ого, вот и власть наведалась! Я тут это… приснул-придремал.
– Документы предъявите! – велел старшина сурово и зашел наконец в сарай. Высокий, чернявый, плечистый, но молодой совсем. Потому и усики отрастил, и голос занижает, солидности себе придает. – Кто таков, на каком основании пребываете в тылу?!
– Так это ж… ранен, болею, заехал вот… – Бормотание Василия сделалось неразборчивым, движения – суетливыми, милиционер скривился, шагнул чуть ближе. Охнул, когда железные руки вдруг развернули и сжали захватом горло, а в голову уперся ствол ТТ.
– Колись, краснопузый, чего тут нюхаешь? – спросил Шагин тихо, недобро, с блатной гнусавинкой. – До трех считаю, потом мочить тебя буду! Ну!
– Пшувлхрвл! – прохрипел старшина стиснутым горлом, пришлось чуть ослабить. – Х-хрен тебе, стр-х-рляй… все знают, куда я пх-хехал… давай!
– Ух ты, какие мы, – хмыкнул Василий и пистолет убрал, а потом и горло выпустил. Старшина упал на карачки, зашарил ладонью по кобуре, взгляд из бешеного сделался бешено-тоскливым, но испуга в нем не было.
– Успоко-ойся, свои. Смотри сюда и держи вот это, больше не теряй.
Милиционер шумно выдохнул, закашлялся. Взглянул еще раз на свой наган, протянутый рукояткой вперед, и на штуку повесомее нагана – алую корочку с тиснеными черными буквами «СМЕРШ».
– В руки не дам, читай отсюда. Вопросы есть?
– Т-ты… вы чего же так?! Я ж представитель власти!
– Проверил тебя, старшина. Время нынче такое, но ты молодец, не сдрейфил. Как зовут?
– Иван… ну, то есть старшина Дыбайло, уполномоченный.
– Не надо, Ваня, козырять, мы не в штабе. Меня можешь звать Василием. Стреляешь хорошо?
– Из винтовки на «Ворошиловского» сдавал, а из нагана… управлюсь как-нибудь!
– Вот и ладненько. Ты из райцентра приехал? Сегодня в деревне заночуй, такая просьба моя к тебе. Думаю, пригодишься.
До вечера Василий успел не много, хоть и очень старался. Сгонял на «виллисе» в райцентр, навестил милицию, прозвонил оттуда в Брянский отдел НКГБ. Узнал, что довоенные архивы частично пропали, частично еще не доставлены из эвакуации. Сведений по конкретным лицам не найти. Ни по кому из тех, кто разместился в картонных папках шагинской памяти.
Сапожника Беккерова нашел, где тому и полагалось быть. В сапожной будке. На немца тот походил мало, как и на исследователя фольклора: круглолицый, угрюмый, с растрепанными рыжими усами и папироской за ухом. Шагинское удостоверение разглядывал долго и обстоятельно, затем вздохнул и начал подниматься с табурета. Отложил недочиненную туфлю, ссутулился покатыми плечами:
– Вещи собрать позволите?
– Зачем это? А-а! – Шагин махнул рукой и расплылся в самой простецкой из своих улыбок. – Вещи пускай остаются по шкафам, а вот если чаем напоите, то буду благодарен. Разговор у нас любопытный сложится.
В доме у Беккерова тоже ничто не напоминало о национальных корнях. Скорее уж, о спокойном, довоенном русско-советском мещанстве: сервант с фарфоровой посудой и семеркой мраморных слоников, настенный ковер, горшки с геранью на подоконнике. Высокая грудастая супруга взглянула на гостя недовольно, но принесла без напоминаний чайник, колотый сахар и вазочку с сушками. Неплохо живет сапожник Беккеров, по нынешним-то временам.
– Так о чем вы хотели беседовать? Я товарищу вашему уже рассказывал. Не понимал, правда, к чему эти древние легенды такому ведомству. Но он ничего, внимательно слушал.
– Я тоже послушаю, если не возражаете, – ответил Василий, выбирая из вазы сушку покруглее. Глотнул травяного чая – определенно мята и что-то еще, пахучее, терпкое. – Наше ведомство с некоторых пор интересуется всем подряд, так что поведайте, не стесняйтесь, Андрей Карлович.
Не раз приходилось видеть, как люди меняются, коснувшись любимого дела, но все равно удивился. Через комнату к комоду прошел пузатый сутулый работяга, а за стол вернулся ученый. С вдохновенным выражением лица и в пенсне даже. Водрузил поверх скатерти картонную папку – точь-в-точь такие Шагин себе воображал, сортируя сведения, – вытащил стопку бумаг, исписанных крупным почерком.
– Вот, извольте-ка, тут оно все и есть. Записки некоего Иоганна Шпомера, фольклориста и путешественника, датированные серединой восемнадцатого века. Эпохой императрицы Елизаветы Петровны… простите уж за упоминание монаршей особы.
– Ничего-ничего, продолжайте. Старайтесь представить, что я не сотрудник, а просто пришел к вам за консультацией.
– Уже стараюсь, – кивнул Беккеров без улыбки. – Что касается Шпомера, то он был германцем чистокровным, писал, соответственно, по-своему, но я его перевел. Очень любопытная легенда, связанная с одной конкретной местностью.
– С Дунькиной тванью?
– Не только. Каждые триста лет, плюс-минус, в тех местах случалось нечто… Давайте-ка расскажу предметнее, если вы не против. Как писал сам Шпомер в тогдашнем витиеватом стиле: поведаю вам, потомки мои, сию таинственную историю «ab ovo usque ad mala», то есть «от яйца до яблок». Это римское выражение, означает…
– Я понял, не дурак, – поспешил перебить Василий. – Люблю послушать на досуге таинственные легенды, но с досугом сейчас туговато. Давайте ближе к вопросу.
– Что ж, буду краток. Век четырнадцатый, первая половина. Русские князья на Брянщине враждовали друг с другом, нередко просили помощи у ордынцев, что приводило к большой резне. В ту самую пору здесь обитал некий Антип, крестьянин, изгнанный сельчанами на выселки за строптивый характер и за то, что жена его считалась ведьмой. Так или нет, но овдовел он рано. Продолжил жить бирюком и воспитывать дочь Евдокею, то есть Дуню. Чувствуете, откуда ветер?
