Антонина Ванина - Стратегия обмана. Политические хроники
— Если они убьют меня, я воскресну вновь в людях Сальвадора, — такими были его слова.
На воскресной мессе архиепископ снова произнёс обличительную проповедь и ещё раз призвал хунту вспомнить о её собственных обещаниях и провести, наконец, аграрную реформу в стране. Люди должны перестать платить латифундистам за аренду земли частью выращенного урожая, как делалось это в средневековье. Теперь в Сальвадоре не так много крестьян и каждый из них, наконец, может стать собственником хоть малой, но своей части земли — латифундистам от этого не сильно убудет.
После этих слов в приёмную архиепископа Ромеро начали приходить патриоты, которым из-за проблем с властями пришлось уйти в подполье и податься в партизаны. В нём они увидели заступника и единомышленника. Архиепископ же не призывал их идти на президентский дворец и свергать хунту, нет. Он говорил, что лучше любой вооруженной борьбы всегда будет диалог. Он просил их сложить оружие, от которого неминуемо погибнут люди, и начать борьбу политическую.
В новой проповеди архиепископ с тем же призывом обратился к хунте и их приспешникам из полувоенных отрядов:
— …вы сами вышли из нашего народа, но убиваете своих братьев-крестьян. Однако над приказом убить человека, полученным от офицера, должна восторжествовать заповедь господня: не убий. Ни один солдат не обязан повиноваться приказу стрелять в людей, как противоречащему заповеди Господней и совести человеческой… Братья военнослужащие, служащие органов безопасности, именем Господним, а также именем страдающего народа, чьи стенания вопиют к небу с каждым днём всё громче, умоляю вас, призываю вас от имени Бога: прекратите репрессии… не убивайте!..
В тот же день к архиепископу прибыл папский нунций. Он принялся уговаривать архиепископа Ромеро не принимать ничью сторону в намечающемся противостоянии хунты и партизан. Ему ведь было невдомек, что архиепископ призвал обе стороны сложить оружие и начать переговоры.
— Это не дело церкви, — понукал его нунций. — Церковь должна быть посредницей, буфером в самые тяжёлые моменты борьбы между правительством и народом.
Монсеньор Пара, присланный Ватиканом из Колумбии вслед за нунцием, говорил архиепископу Ромеро нечто подобное:
— Я прибыл сюда со специальным поручением, чтобы предотвратить столкновение между Церковью и государством. Ромеро, ты ведешь Церковь против правительства. Согласись, это неслыханное в истории Церкви дело: архиепископ, призывающий войска к неповиновению… Умоляю тебя, Ромеро, подумай ещё раз о борьбе, которую ты ведёшь, задумайся, исходя из благоразумия, такого благоразумия, которое проистекает из нашего долга по отношению к нашей общей матери-Церкви…
— Я готов на всё ради единства Церкви, — отвечал ему архиепископ, — но я не могу идти против своей совести.
На следующий день Манола отправилась в больницу, которую должен был посетить архиепископ, чтоб отслужить мессу для тамошних пациентов. Она пришла навестить молодого парня, что работал с ней в комитете по защите прав человека при кафедральном соборе. Накануне вечером, когда он шёл домой, на него напали неизвестные и жестоко избили. Сейчас бедняга лежал на больничной койке с перебинтованной головой и гипсом на обеих ногах и даже не пытался улыбаться при виде всегда приветливой Манолы.
— Они сказали, что комитет скоро закроют, — отрешённо произнёс он, — что они доберутся до всех нас.
— Не бери в голову, Серхио, — тихо успокаивала его Манола, — их злоба от бессилия.
— Ты не подумай, — оправдывался он, — я не боюсь умереть, я ведь христианин и всегда должен быть готов встретиться с Господом. Просто мне тревожно за маму, как она будет без меня. А ещё младшие сестры… Что им делать, если единственного мужчины в семье вдруг не станет?
— Ты поправишься и вернешься к семье, — улыбаясь, отвечала Манола, — с тобой они не пропадут.
Когда настало время, и в больницу прибыл архиепископ Ромеро, Манола поспешила в часовню на мессу. Не то, чтобы ей нравилась служба на испанском языке вместо латыни, а сокращение коленопреклонений и молитв облегчало ей общение с Богом, но выбирать было не из чего — тридентскую мессу в Сальвадоре не служили. Манола с вниманием вслушивалась в каждое слово архиепископа и не сразу обратила внимание на лязг шин, что раздался за открытой дверью на улице. Но что-то заставило Манолу отвлечься от мессы и обернуться к выходу. Всё, что она увидела, так это автомобиль с открытым окном и руку с пистолетом, что угрожающе высунулась наружу. Манола не сразу поняла, что происходит, но когда пуля прошелестела перед ухом, за ней последовал крик прихожан.
Манола снова обернулась — архиепископ Ромеро упал на алтарь, и его кровь лилась со столика на пол. Снова лязг шин раздался на улице, но машины в проёме уже не было видно. Люди кинулись к архиепископу, мужчины подняли его и спешно унесли из часовни в больничное отделение. Манола успела увидеть только его лицо — закрытые глаза и приоткрытый рот. Он сразу всё поняла, но прихожане, что остались в часовне, слёзно молили Господа о спасении архиепископа. Манола верила в одно — его душа должна спастись, раз тело отныне мёртво.
Стараясь сдержать алые слезы, что своим видом могли напугать людей, она сама не понимая зачем, прошла в больницу. Встретившийся Маноле доктор, узнав в ней помощницу архиепископа, со скорбным видом сказал, что пуля была разрывной и попала точно в сердце.
— Очень меткий стрелок, — добавил он, — раз смог прицелиться из машины через дверной проём.
Выйдя к людям на ночную улицу, дрожащим голосом Манола сказала, что архиепископ Ромеро покинул этот грешный мир. Женщины кричали в плаче и простирали руки к небесам, мужчины громко требовали наказать убийц. Люди были возбуждены, огорчены и обозлены — никто не сомневался, по чьему именно приказу снайпер сделал свой смертельный выстрел.
Манола ушла, подальше от больницы и осквернённой часовни, подальше от разгневанной и стенающей толпы. Плакать больше не хотелось, внутри было пусто от потери, которая вряд ли восполнится в будущем. Из глотки рвался лишь немой вопрос — ну, почему уходят самые лучшие? Почему сейчас? Что же делать дальше, как теперь жить и помогать людям без архиепископа? Одно было ясно — его дело необходимо продолжать, комитет должен работать, во что бы то ни стало — пусть, даже если новый архиепископ прикажет его закрыть и выгонит всех служащих из собора.
Улицы окутала чернота ночи, на них можно было забыться, идти и идти непонятно куда, лишь бы не домой, лишь бы не оставаться наедине с горем. Только фары изредка проезжающих машин освещали дорогу. Одна из них проехала мимо Манолы и резко остановилась у поворота. Из кабины вышел мужчина и замер на месте. Манола невольно остановилась и посмотрела на незнакомца, чьего лица вдали невозможно было разглядеть.
