Елена Блонди - Хаидэ
А после оба сбили летящий шаг, замерев одновременно. И посмотрели друг на друга.
— Цапля! — крикнула Хаидэ, мучаясь от того, что все кончилось, все, что еще продолжается вокруг них, еще поет и будет петь, даже когда они повернут назад.
— Цапля и Брат. Там нет воды, люб мой. Ты…
Он не ответил, просто повернулся, крепко держа ее руку. Широкое, покрытое шрамами лицо исказилось, уцелевший глаз сощурился, оскалились зубы с черным провалом в уголке рта.
— Идем!
Радость пела вокруг так же звучно, и, так же ликуя, свет безжалостно отпускал их, не стараясь удержать. Прекрасные статуи кивали головами, уплывали назад высокие дома с колоннами и башнями, провожая, бежали рядом белоснежные псы и олени с закинутыми на спины коралловыми рогами. Летели над ними птицы, распластывая по яркому небу перламутровые крылья. Оглядывая прекрасный огромный мир, блистающий вокруг, Хаидэ закричала сердито, бросая слова всем и всему, мимо чего они бежали обратно, все быстрее и быстрее:
— Это всего лишь кони! Они не такие красивые, как вы тут. А еще они устают и болеют. И потные. Они даже не люди. Но я…
ЕСЛИ ТЫ ПОДОЖДЕШЬ ТУТ, СВЕТЛАЯ КНЯЖНА, И ОНИ ПРИДУТ К ТЕБЕ С ЛЮБОВЬЮ И РАДОСТЬЮ…
— Нет! Пока я буду ждать…
Оглянулась на Нубу, споткнулась, припадая на подвернутую ногу. Мужчина подхватил ее на руки. Держась за мощную шею, она смотрела через его плечо на размывающийся в дрожащем воздухе великолепный мир и плакала, прощаясь. А Нуба бежал, приминая ступнями хрупающую соль, держал ее поперек живота.
— Пусти! — закричала Хаидэ, извиваясь в сильных руках, — пусти, я… я остаюсь!
— Нет! — проревел он, перекашивая лицо, и рванулся вперед, разбрызгивая ногами острую соляную крошку.
— Урод, ненавижу тебя, пусти, д-дай мне остаться!
Слезы лились так же, как слова из распахнутого рта, но руками она все крепче обнимала сильную шею и ноги в вытертых штанах обвивали его бедра.
— Дай мне решить. Самой! Я! Отпусти!
Но он сделал еще несколько длинных летящих шагов и, прыгнув, свалил ее на узкую полосу песка, к тонким ногам белой лошади. Обхватил за плечи, прижимая к себе растрепанную голову, стал покачивать, целуя светлую макушку.
— Все, любимая, все. Где мех, надо напоить лошадей. Посмотри, тут уже закат. Видишь?
Красное солнце, скатываясь по горбатому носу далекого мыса, зажгло озеро света багровым пламенем, режущим глаза.
— У седла, — сипло ответила Хаидэ и снова заплакала, безнадежно сжимая и разжимая кулаки, пока Нуба, встав, отвязывал булькающий мех с водой.
Напоив коней, сел рядом на корточки, заглядывая в сердитое лицо.
— Вот пришел твой урод, княгиня. Хочешь, вели дать мне плетей.
Она отвернулась. Нуба встал на колени, подлезая лицом под согнутый локоть. Зарычал, корча рожи. Хаидэ отпихнула его.
— Уйди. У меня тут горе. Да уйди же. Не смеши!
И, валясь спиной к нему на колени, расхохоталась, всхлипывая и размазывая слезы.
— Ну вот. Рассмешил. За это можно и плетей.
— Хаи, ты слышишь море? Помнишь, мы плавали, а потом ты легла на старый плащ… Помнишь?
Она смотрела на склоненное лицо, почти невидимое в сумрачном воздухе. Подняла руку, прижала ладонь к широкой черной груди, слушая, как мерно стучит большое сердце. И вздохнув, села, поправляя волосы.
— Поехали, люб мой. И спасибо тебе. Хотя я еще долго буду хотеть твоей смерти.
— Не благодари. Потому туда можно лишь двоим, глупая моя птичка. Один не справится.
Верхом они медленно объезжали небольшое соленое озеро, пылающее последними отсветами вечерней зари.
— Может быть, нам привиделось, люб мой? Может быть, там, как в паучьих пещерах, идет из земли отравленный воздух и навевает сны?
— Нет, родная. Это не сон. Мы были там, где нет темноты. Где только свет.
— И вернулись туда, где она есть. Напоить коней… Ты понимаешь, что всегда будут те, кто хочет пить? Понимаешь, что мы никогда не сможем вернуться туда?
— Да.
Они выехали на невысокий холм. Солнце стояло над тихой водой, протягивая к песку огненную дорожку. Переглянувшись и оба уже волнуясь, двинулись вниз, направляя коней к широкой полосе бронзового песка. Внизу под склоном Хаидэ удивленно вскрикнула, спрыгивая с Цапли. Наклонилась, раздвигая мелкие густые кустишки, купой стоящие посреди сухой травы.
— Смотри, Нуба! Родник!
Меж раздвинутых ветвей суетилась тонкая струйка воды, прерывисто капала в ямку размером не больше ладони и, перевалив через намытые камушки, исчезала в песке — только еле видный темный след, извиваясь, тек к мокрому песку на краю большой воды.
Хаидэ подставила руки, бережно плеская, умыла лицо. Погрузив пальцы в ледяную прозрачную воду, засмеялась:
— Тут живут Кейлине. Смотри, кто-то приносит им подарки!
На ладони лежала обкатанная водой медная бусина, сверкая в последних солнечных лучах.
— Тут никто не жил, Нуба! Никогда! А теперь вот — родник. И кто-то приходит к нему. Девочка, сестра прозрачных Кейлине…
Она бережно уложила бусину обратно в прозрачную чашу. Подбежала к Нубе и, дергая, отвертела с воротника плаща почерневшую грубую пряжку.
— Это наш с тобой подарок маленьким Кейлине. Загадай, чего хочешь. И я загадаю тоже.
Солнце купалось вместе с ними, а потом ушло вниз, под гладкую воду, когда они, нанырявшись и насмеявшись, вышли на теплый песок. Хаидэ легла на расстеленный плащ, раскидывая руки.
— Иди ко мне, люб мой, мой храбрый и единственный, моя рука и нога, кость от кости моей и сердце мое.
Говорила все тише, а он нависал, разглядывая светлеющее в темноте лицо. Вдыхал запах морской воды от мокрых волос и свежей, отдохнувшей от зноя кожи.
На гребне холмистой гряды столбиками выстроились суслики, смотрели вниз, на темный песок, на тела, залитые слабым светом луны. Попискивая, переговаривались. И стремительно исчезли, испуганные женским криком.
Ночные сверчки, примолкнув, выждали малое время и снова запели свои одинаковые песни.
— Ты чего попросил у водяных Кейлине, Нуба?
— А ты?
— Нет, скажи первый.
— Помнишь, я наклонился, а ты вскочила и обругала меня самыми последними словами? Я попросил, чтоб Кейлине вернули время. И чтоб ты лежала тихо, а кричала потом.
— Нуба!
Она села, смеясь, обхватила его руками, дыша запахом горячей мужской кожи.
— Перевел желание, глупый ты большой бык. Я и так бы лежала тихо.
Он покаянно вздохнул, поднимая грудь под ее руками.
— Ладно, — утешила его Хаидэ, — ладно, бык мой. Твоя жена тоже глупа, она просила о том же самом. Чтоб нам подарили тот вечер.
