Юрий Моренис - Охота на вампиров
— Боже, как я постарела!
И правда, а сколько ей лет?! Когда была пацаном, Олежеком — ну, шестнадцать, от силы — семнадцать. Стрелок, драчун, всеобщий любимец — сын полка. А сейчас, когда Ал вернул ее в естественную ипостась, да еще с такой скоростью, тут и восемнадцати мало! Вполне созревшая и, несмотря на отросшие лохмы, грязную мужскую одежду и вселенскую слабость, очень симпатичная, очень молодая «скво».
— Да, — согласился Ал, — в твоем возрасте осень жизни не за горами.
— Хватит! Ты мне скажешь, что за вонючая шняга повылезла из леса! Куда девались Валера и Монах?! Что произошло со мной? И почему ты такой смелый?
— Успокойся. Постараюсь все объяснить, но вряд ли это тебя утешит.
— Не надо мне никакого утешения! Еще утром я была нормальным человеком, а теперь превратилась в кислую, беспомощную бабу…
Здесь, конечно, можно было бы с ней поспорить, но Ал ничего возражать не стал.
— Насчет косматой шняги ничего конкретно сказать не могу, но кое о чем догадываюсь. За Валеру не беспокойся. Его больше нет. Твари сожрали его. Сам не видел, не до этого было, но хруст и чавканье слышал.
Ну чисто — ночь под Рождество: полумрак, свеча и болотные глаза… Только елки не хватает.
— Какая ужасная смерть!
— Согласен. Монаху повезло больше.
— А с ним что?
— Он принял свою кончину от твоих прекрасных ручек.
— Что-о?!
— То лохматое страшилище, которое напало на тебя, и которое ты так удачно пристрелила, как раз было Монахом:
— Ты все веселишься?
— Нет…
И Ал рассказал ей о схватке непобедимого Монаха с чудовищем, как оно измахратило его когтями вдоль и поперек, как Ал затащил его в машину, как через час в зеркале заднего обзора появилась жуткая харя… Про посещение Анны Игнатьевны пока умолчал. Сказал только, что утром вспомнил о ней, подумал, что еще жива, Коля вел себя послушно, вот и решил навестить.
— Кстати, — вспомнил он, — а на тебя вчера тоже какая-то тварь наскакивала. Что с ней?
— Не знаю. Я выстрелила, его отшвырнуло в сторону, и я заскочила сюда. Там… ничего?..
— Нет. Видимо, ушла или где-то в чащобе сдохла. Они живучи, сволочи. Коля тоже после твоих двух пуль долго трепыхался.
Она вновь со страхом посмотрела на дверь.
— Он что, все лежит, да?
— Будет тебе… Я его закопал.
— Похоронил?
— Какие похороны, Оля?! Вырыл яму и забросал землей. Не откопается.
— И все же закрой дверь на засов. Темно уже.
Ал встал и сделал все, что она попросила. Избушка протопилась, стало тепло, уютно, казалось бы, пора и страхам улечься, но Олечку по-прежнему била мелкая дрожь. Можно бы, как в бразильской мелодраме, подойти, присесть рядышком, дабы девушка склонила голову на плечо своему храброму кавалеру, смахнула слезинку и так далее…
А пулю?! Ствол, по ее просьбе, Ал вернул, и Ольга еще помнила, как утром была «нормальным человеком».
— Надеюсь, тебя не от холода колотит? Мне так лично жарко, — здесь Ал маленько приврал. Нормальная стояла температура.
— Я боюсь…
Это было похоже на правду.
— Чего? Дверь на засове, мы при оружии… Кто сунется? Какой Матросов блуждает по ночному лесу?
— Он же меня оцарапал! Значит, я тоже?.. Как Монах?..
Ал не успел ответить. Ольга начала нервно шарить по карманам своей курточки и извлекла на свет божий мятую пачку сигарет и зажигалку. А вот это уже интересно! Олежек табачком баловался, под мужика косил, а как — Оля? Она достала из пачки сигарету и с удивлением воззрилась на нее.
— Что это?
— В смысле?
— Чем она пахнет? — теперь на ее лице царила растерянность.
— Сигарета? Нормальный запах. Прелое сено вперемешку с лошадиным навозом. Да ты кури, кури! Мне дым не мешает.
— Ал! Ты волну не гони! Это были очень дорогие американские сигареты! Чего вдруг они вонять стали?
— А может, не они? Они как пахли, так и пахнут. Ты переменилась…
— Да?! Значит, я превращаюсь в чудовище?! — забыв думать о дурном запахе, она сунула дрожащей рукой сигарету в губы, щелкнула зажигалкой и прикурила…
Боже, как она закашлялась! Хор туберкулезного диспансера на открытии «Славянского базара» в городе Витебске! От одной-единственной затяжки ее подбрасывало, словно на электрическом стуле. Слезы брызнули градом и перешли в самый настоящий плач. Девушка отшвырнула сигарету, попав точно в щель полуоткрытой дверцы, прямо в тлеющий огонь, и зашлась в рыданиях. Громких, с подвыванием, рыданиях…
Ал и сам перепугался. Ему таки пришлось подсесть к ней и обнять за плечи.
— Успокойся, Олечка, не плачь, девочка. С тобой уже все произошло. Ты уже превратилась…
— Как?! Разве я чудовище?
— Это теперь от твоего характера зависит…
— Ты смеешься надо мной, Ал? Смеешься, да?
Что ж, Ал вынужден был, опуская лишние подробности, поведать ей, как встал перед дилеммой: взамен погибшего Монаха приобрести другое чудище или попытаться спасти товарища, разорвать на нем рубаху, прильнуть к ранам и высосать неизвестную мерзость, наподобие того, как избавляются от змеиного яда.
Последний раз всхлипнув, Оля сказала:
— Леша, но ведь ты сам мог отравиться?
Что-то в горле у Ала запершило. Он убрал руку с ее плеча и хорошенько прокашлялся. Действительно, как-то об этом не подумал… А сам сказал:
— Видишь, не отравился же…
Она хитро посмотрела на него и протянула мятую пачку.
— Выкинь, пожалуйста. Я, кажется, бросила курить… И зажигалку тоже.
А вот зажигалку не надо. В лесу лишний огонек не помеха. На память заберу, — Ал положил зажигалку к себе в карман.
Ольга сползла с импровизированной подушки, которую изображала старая телогрейка — их в избушке было навалом, — зевнула и молвила:
— Устала… Спать хочу.
— Спи.
— А что делать завтра будем?
— Спи. Утро вечера мудренее.
Хотя Ал уже знал, что будет делать завтра.
Он улегся рядом с ней, благо лежанка была широкая, отвернулся спиной… Чай, тоже не железный.
Ночь прошла спокойно. Никакие посторонние шумы не тревожили их острый слух…
А вот с рассвета началось! Знаете, что это такое? Щебет и трели птиц, веселая дробь дятла, стрекот сорок и переливы дроздов? Бриллиантовая россыпь росы, изумрудная зелень травы и студеная синь неба… Это — «Рай!» Художник Ал Агеев, буквы и знаки, примитивный натурализм. А еще добавить сюда мирно посапывающую Еву с пистолетом у изголовья — э-э!.. И слов не надо! Здесь нужна скрипка. Даже если не умеете играть — сама запоет.
Ал стоял у обрыва, обливался ледяной водой, стонал, вскрикивал и радовался жизни, как щенок. Окружающий пейзаж украсила заспанная «пастушка», появившаяся в проеме двери. Ее женственная фигура в футболке и джинсах выгодно очерчивалась на темном фоне. Она смотрелась, как в старинной раме. Ура, сама встала! Видение плавно повело рукой в знак приветствия и, держась за стенку, медленно исчезло за домиком. Акварельный набросок «крестьянки» мило дополняла торчащая за поясом рукоятка ствола.
