Владимир Кузнецов - Темные (сборник)
Наверное, да.
Он внезапно подумал, что их Управление никуда не годится. Дознаватели не видят дальше своего носа, да и он, заслуженный наказатель, попался как последний профан.
Площадка, короткий коридор, дверь. Наказатель проскочил в нее, задвинул старый кованый засов, покрытый чудовищным слоем пыли, и отскочил подальше, вспоминая про нож Халле. Оступился на короткой лестнице, пробежал вперед и уткнулся в стену. Куда дальше? Он почти ничего уже не видел и шарил по стене вслепую, яростно щурясь через половину линзы.
Нужно было что-то делать. Бежать дальше он не мог, не понимал куда; становилось опасно, да и смысла не было – вполне возможно, что он пропустил уже десяток спасительных выходов.
И если он только правильно помнил, откуда прихватил улику…
– Никаких таблеток в мою смену… Больше никаких таблеток, – пробормотал наказатель Коркранц.
Сунул руку в карман и вытащил большую, похожую на жука, капсулу, внутри которой пересыпался порошок.
Дверь дрогнула под ударом, и в открывшуюся щель устремились жадные всхлипы и голодный рокот, производимый преследователями.
Погнутый засов, как ветеран, прикрывающий отход в своей последней схватке, уперся и не сдавался, но с жутким скрипом вылезали из двери держащие его гвозди.
Коркранц положил таблетку в рот и, не жуя, проглотил. В надежде, что не ошибся.
Грянул еще один удар.
Сквозь единственный уцелевший участок очков он смутно увидел тяжелую розовую лапу, проникшую в щель. Она искала засов. Коркранц вжался спиной в стену.
И еще. Драматически, скрипично взвизгнули гвозди, низ перекосившейся двери уперся в ступень, давая ему еще несколько секунд.
– Сейчас все будет, – сказал наказатель изменившимся голосом, заложил, словно швейцар, левую руку за спину, а правой достал револьвер. – М-мы защитим нашу крепость… – замурлыкал он что-то из Ластера и взвел курок. Отбросил мешающие очки в сторону, приметил тоннель в темноте справа и начал отступать, когда дверь слетела с петель и толпа устремилась вниз по лестнице.
– Сейчас все будет, – повторил он, глядя поверх ствола в лицо Халле, вооруженного двумя ножами – служебным и кухонным, – и нажал на спуск.
Юлия Ткачева
Псы Господни
Нас было семеро. Говорят, старый граф первым вошел в пещеру, не дождавшись даже, пока слуги уберут с его пути тело нашей матери, переступил через окровавленную тушу.
Поступок скорее глупый, чем мужественный, ведь он не знал, сколько нам от роду. Но ему повезло. Его ожидала не свора тварей с оскаленными пастями и обжигающим дыханием – тварей, попытаться одолеть которых в одиночку не рискнет самый отчаянный боец, – а кучка слепых, скулящих щенков.
Нам тоже повезло: нас оставили в живых. С отрядом графа в тот рейд отправился священник – весьма разумное решение, учитывая, против кого солдатам предстояло направить оружие. Волею случая этим священником оказался фра Паоло, один из немногих, для кого приказ графа значил меньше, нежели высшая справедливость и Божий промысел. Убийство же невинных новорожденных существ Божьему промыслу, бесспорно, противоречило. Эти соображения фра Паоло изложил графу, стоя между ним и осиротевшими копошащимися щенками, отводя рукой графский меч, выпачканный в крови родившей их суки.
– Как знаешь, святой отец, – отвечал граф, уяснив суть предложения фра Паоло. – Я назвал бы тебя безумцем, когда бы не грех оскорбить служителя церкви. Однако, надеюсь, ты вспомнишь мое предостережение в тот миг, когда одна из этих Божьих тварей вцепится тебе в руку, навсегда лишив возможности осенить себя крестом!
***…Ничего этого я, конечно, не помню. Мать, пещера – всего лишь слова, не имеющие ко мне никакого отношения.
Наше с братьями детство – все семеро щенков оказались самцами – прошло в сарае из сосновых досок, с земляным полом, усыпанным соломой. В сухую погоду стены терпко пахли смолой, а во время затяжных дождей, случалось, текла крыша, солома прела, и ее запах заставлял нас чихать. Холодными ночами мы сбивались в кучу, чтобы согреться, и слушали, как ветер свистит в щелях стен.
Первое время за нами ухаживали младшие послушники, но чуть позже, когда мы немного подросли и сравнялись размером с крупными собаками, доступ в псарню закрыли для всех, кроме фра Паоло и фра Пьетро, старшего отца-исповедника. Чем-то они были похожи. Не внешностью: напротив, если бы вы желали найти полную противоположность высокому и статному фра Пьетро, никого лучше низкорослого, худого до изможденности фра Паоло вы не смогли бы подобрать. Общим было другое. У них обоих была некая трудноуловимая нота в запахе, чистая, несущая покой и умиротворение.
– Должно быть, так пахнут святые, – сказал как-то Первый, и все мы с ним согласились.
Я был Третьим. Фра Паоло и фра Пьетро с трудом, но различали нас – прочие не видели разницы между семью черными псами, похожими, как семь капель воды.
Святые отцы рассказывали нам о монастыре и о мире за стенами монастыря. Даже сейчас, столько времени спустя, я помню наизусть отрывки из книг, которые они по очереди нам читали. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько странно и нелепо выглядели со стороны два священника, проповедующие слово Божье стае собак с горящими глазами.
Но некому было смотреть на нас со стороны, наставники вели себя так, словно происходящее было естественным, а мы семеро не знали другой жизни, и нам не с чем было сравнивать.
***Отец-настоятель посещал нас нечасто. Но, когда приходил, непременно уделял время каждому из стаи и долго беседовал, проверяя, каковы плоды трудов наших воспитателей.
Один из его приходов я помню особенно хорошо.
– Все мы – Божьи дети, – сказал тогда настоятель, уже прощаясь. – Пусть даже, глядя на них, в это с трудом можно поверить. Но я уповаю на создателя и верю в то, что искра Божья ярко горит в этих душах.
После его ухода я спросил фра Паоло:
– Если мы – Божьи дети, отчего нас не окрестят, как поступают со всеми детьми?
Речь наша не слишком приятна для человеческого слуха, но вполне разборчива, особенно если есть навык.
– Крестят только человеческих детей, Третий, – ответил мне фра Паоло. – Вы же – не люди.
– Но, – добавил фра Пьетро, – это не значит, что вы не можете спастись. Вы – не животные, вы разумны и добродетельны, вы почитаете Божью волю и в меру возможностей следуете Божьему промыслу.
– Я бы хотел креститься, – сказал Шестой, и все братья согласно заворчали.
Тогда мы еще были глупыми щенками и многого не понимали.
– Вам нет нужды в крещении, – фра Паоло положил руку на голову Шестого и погладил его, а тот довольно зажмурился. – Главное – хранить добро и веру в своей душе.
