Ирина Андронати - Темный мир
— Больше пяти, — сказал младший. — И, что характерно, все идут к финской границе. С чего бы это?
— Потому что тех, кто идет в другую сторону, ловит милиция при железке… Такое тут место у нас. Аномальная зона. Черт-те что может происходить. Мы уже привыкли. По-первости жутковато было…
— Это когда собаки с ума сошли?
— Ну, хотя бы. Или когда все намагнитилось… Вы, кстати, жрать хотите?
— Не знаю, — сказал я. — Скорее пить.
— Пить с собой уже ничего нет. А сейчас придем на пикет, там нам и компоту выпишут, и борща… Ну и вас оформим, дело такое… режимное.
— Понимаю, — сказал я. — Сам с погранцами служил.
— А где?
— В разведвзводе. — Я сделал вид, что именно так понял его вопрос.
— Десант?
— Нет, пехота.
— Ну, тогда пошли. Пехота…
Тропа скоро вывела нас к гравийной дороге, на обочине которой и стоял «пикет»: щитовой домик, навес с печкой и обеденным столом, брезентовая палатка, маленький вольерчик с двумя конурами. Лейтенант просмотрел наши документы, заставил нас написать объяснительные, покачивая головой, быстро заполнил какие-то бланки, буркнул: «Зона…» — и ушел в дом. Через несколько минут вернулся.
— Часа два придется подождать. Будет машина, отвезет вас на заставу, а оттуда уже — как получится. С вашим старшим связаться через что можно?
Я продиктовал телефон Артура. И, если тот не ответит, телефон деканата.
— Понял, — сказал лейтенант. — Идите пока поешьте. Сереж, накорми студентов!
Мы сели за стол. Давешний младший сержант выдал нам по миске и по ложке, поставил на стол хлебницу, прикрытую бязевой салфеткой (ну, разумеется, портянкой, только новенькой), снял с печи кастрюлю, обмотанную полотенцами. Приподнял крышку, принюхался… расплылся в улыбке.
— Хорош боржгцчец! Ну, разливайте сами, сколько кому надо. В каком звании, пехота?
— Сержант запаса.
— Тогда правила знаешь.
— Дык-ть… Мариш, подставляй.
Борщ и вправду был хоть куда. Отнюдь не сплошное сало плавало в нем, а уваристая мясистая рулька; и картошечка была аккуратно порублена кубиками, и свекла, и морковка, а лук и капусту, похоже, предварительно потомили на сковородке (да, знаю, что не канонический это рецепт, не канонический, но зато вкусно). Только когда я наливал это лакомство Маринке, то обратил внимание, что у нее дрожат руки.
— Что-то не так? — спросил тихо.
— Не знаю, — так же тихо ответила она. — Не могу понять…
Это не было кодовой фразой из знаменитого и сто раз перечитанного романа («В августе сорок четвертого», если кто не въехал), но я вспомнил именно ее — и против своей воли, против объективной расслабляющей реальности — насторожился. Не подавая виду, естественно.
Налил себе, взял ломоть серого, посолил. Нацелился ложкой в борщ. Вот сейчас я подцеплю вкуснятину со дна…
Борщ в миске слегка подрагивал. И даже не слегка. Поверхность его покрывала рябь — круговая стоячая волна, — и в центре миски то и дело вздымался маленький заостренный пик. Я смотрел на это и понимал, что быть такого не может, но оно есть… а потом ступни тоже ощутили вибрацию. Я посмотрел на Маринкину миску — в ней борщ тоже отплясывал. А потом я увидел глаза Маринки — ив них ужас.
— Не предусмотрели, — сказал кто-то сзади.
— Она нас видит, — сказал другой.
И тут, как в Маринкином видении, которое она пересказывала Ирине Тойвовне, все окружающее смялось, как тонкий бумажный лист, и обнажились темно-зеленые пластиковые панели, круглые иллюминаторы, за которыми стремительно проносились верхушки деревьев, — и ровный рокот, который я до того просто отказывался слышать, ворвался в уши. Стол из деревянного стал пластмассовым, и пластмассовыми были тарелки и ложки…
18
Я оглянулся.
Лучше бы я этого не делал, конечно…
Вертолет сел рядом с большим ангаром из гофрированного металла. Маринке велели остаться, а меня, подталкивая в спину, повели ко входу. Оборачиваться не хотелось. Всю дорогу я отводил взгляд, но их жуткие морды все время попадались в поле зрения, то прямо, то в отражениях, и мерещились, даже когда я зажмуривался.
Сразу за дверью была крутая металлическая лестница вниз. Внизу было полутемно и, похоже, жарко. Я стал спускаться. Люк над головой закрылся, и я услышал звук засова.
— Кто здесь? — спросили снизу голосом Джора.
— Это я, Костя.
— Ч-черт… и ты тоже…
— И я тоже, брат.
— А Маринка?
Я спустился на пол. Глаза быстро привыкали к полумраку.
— И Маринка…
— Поня-атно…
Все наши были здесь — кто стоял, кто сидел. Джор подошел к Артуру и без размаха врезал ему в челюсть. Артур рухнул и остался лежать неподвижно.
— …Ну, привезли нас сюда, не сразу в подвал, сначала наверху поставили рядком, и подходит такой… холеный, одни ботинки, думаю, тонн на пять баксов тянут, я уж про галстук помалкиваю… и говорит: так, мол, и так, признавайтесь — кто трогал щит? Ну и на щит этот показывает. На котором мы Маринку несли. Ну, мы руками разводим — типа все трогали, а что, нельзя было? А если острая необходимость? Хорошо, говорит — а кто первый его тронул? Тут Кобетова принялась права качать. Ну, ты знаешь, как она умеет… В общем, ей дали по морде. Без затей. Тогда Артур говорит: вы, мол, не тех поймали, потому что первые, кто в подземелье пробрался, они на машине не поехали — и типа давайте договоримся, я вам все расскажу, а вы нас отпустите… Ну, этот холеный на него посмотрел и говорит: деточка, ты не с того конца базар повел. Если ты не расскажешь все, что знаешь, быстро, вежливо и старательно, то я не то что вас не отпущу, а жить вы все будете ярко, только очень недолго… Ну, Артур и рассказал. Правда, мне он потом заливал, что пустил этих по ложному следу…
— Может, и пустил. Например, случайно, — сказал я. — Ирину Тойвовну он поминал?
— А я не слышал. Его в сторону отвели… Допросили, выдали нам по аэрофлотовскому пайку — ив подвал. Типа ждите, если все подтвердится — пойдете по домам, если нет — сами виноваты.
— И вы все время тут сидите?
— Ну а как… постой, Костя, что-то я в твоем вопросе слышу странное. Что значит «все время»?
— Сколько вы тут сидите? Неделю, больше?
Джор посмотрел на часы.
— Одиннадцать часов. Примерно. Я не сразу…
— Бли-ин! — сказал я. — Как же они нас развели! Вот сволочи…
И рассказал ему о наших приключениях — опустив весь эпизод с Ириной Тойвовной и не упоминая куколку-проводника…
— Да, — согласился Джор, — остроумно. Так вот простенько, шарах по тыкве — и уносите тело. Молодцы…
— Угу, — согласился я. — Не тупые.
— Мягко говоря…
Я встал. Ноги все равно очень болели — будто я много дней шел, и шел, и шел, лишь изредка отдыхая…
— Тут какая-нибудь вода есть?
— Есть, — сказал Джор.
— Я покажу, — вмешался Хайям.
Подвал имел форму жирной буквы «Е». Вполнакала светились лампочки в потолочных плафонах, забранных проволочными решетками. Мы сидели кучкой (и лестница спускалась здесь же) у основания короткой палочки. Хайям же повел меня в конец длинной верхней. Здесь была темно-синяя фанерная выгородка с грязным унитазом и железная раковина с одним краном над нею. Стояла также и табуретка.
— Куда вы шли? — тихо спросил Хайям, когда я, посетив выгородку, разулся, забрался на табуретку и подставил распухшую ступню под холодную воду.
— Все равно не дошли, — так же тихо сказал я.
— Так все-таки?
— Помнишь два столба? И туман?
Хайям помолчал.
— Вот так, да? — сказал он наконец.
Больше он ничего не спросил, а я ничего не добавил. Подержал под струей воды и вторую ногу, потоптался, пошевелил пальцами, обсыхая, надел чистые носки, эти постирал обмылком, отжал и сунул в карман — может, еще пригодятся. Меня этой нехитрой премудрости научили еще до армии, и она мне многажды уберегла мои многострадальные ноги. Передаю эту мудрость вам, не пренебрегайте. Самые простые вещи нередко оказываются крайне полезными.
На обратном пути я присматривался к стенам. Под потолком виднелись отдушины, но пролезть в них могла разве что кошка.
— Я уже смотрел, — сказал Хайям. — В том конце коридора есть дверь. Но она железная и без замка. Во всяком случае, без скважины. С нашей стороны не открыть. Боюсь, что выход тут только один.
— Телекамер не видел?
— Нет. Но мог и не заметить.
— Это да…
Но оказалось, и Хайям, и все остальные не заметили кое-чего гораздо большего, навроде слона. Едва мы вернулись к основной группе, как раздалось негромкое урчание, и стена, что была в торце «короткой палочки», отъехала в сторону. Ударил свет, и в этом потоке света появились трое — в мешковатой униформе, перетянутой ремнями, и в каскетках на головах. Позади них стояло что-то здоровенное, я подумал, танк, но нет, больше танка, укрытое брезентом.
