Марина Дяченко - Петля дорог
Он снова тупо уставился на место, где недавно лежал браконьер, укутавшись с головой старым одеялом.
Ну и ладно, подумал Станко с горестной решимостью. Остался, с чем был… Меч при мне. Замок на востоке. Дойду.
Он с трудом встал и огляделся. Его заплечный мешок был рядом; мешок Илияша, конечно же, исчез.
Шакал, подумал Станко, натягивая сапоги. Трус. Предатель.
Солнце поднималось, надо было отправляться в путь, а Станко все топтался, будто чего-то ждал, и все не мог выбрать, по которой из двух чуть заметных тропинок ему идти. Решился, прошел несколько шагов — и сразу понял, что возвращается, что проделывает в обратном порядке путь, по которому они с Илияшем пришли вчера.
Угрюмый и злой, Станко вернулся на полянку. Посмотрел на черный круг от костра — Илияш всегда маскировал такие отметины — и сжал зубы. Вытащил из ножен меч.
— Подходи, трус, — сказал он хрипло, обращаясь к одинокому кусту, так и затрепетавшему от страха. — Подходи, мерзавец. Тебе не спастись, слышишь?! Все равно не спастись!!
И меч заблистал, отражая солнце.
Он вращался все быстрее и быстрее, и пропал из глаз, и на его месте осталась только серебристая сетка, напоминающая крылышки стрекозы. Станко чувствовал каждую свою мышцу; вся его горечь и досада выливалась в это бешеное вращение, и куст перед ним побледнел, почуяв, что его ждет.
— Не спастись! Не уйти! Все равно! Все равно!
Станко сделал выпад и нанес первый удар. Куст вздрогнул, две толстые ветки, отсеченные с маху, повалились в траву. Станко не поленился тут же отразить воображаемый удар врага, а потом напал снова, одним ударом снеся с куста верхушку. Жалобно сыпались листья; шипел воздух, рассекаемый сталью, да тяжело дышал Станко:
— Подходи! Ближе!
Он не знал уже, кого крошит — предателя Илияша или самого ненавистного князя. Куст раскачивался, неся ужасные потери, землю вокруг него устилали отрубленные ветки, но Станко не остановился, пока пот не залил ему глаза.
Тогда он опустил меч; в глазах его стояли злые слезы, на месте пышного, зеленого куста остался теперь жалкий обрубок.
— Все равно, — сказал он упрямо. — Доберусь и…
— Эй, парень!
Станко обернулся, будто его ужалили.
Рядом стоял Илияш — в одной руке мешок, в другой — окровавленная тушка зайца. Штаны его были по колено в росе, а голубые глаза сверкали довольно и проницательно. Станко сразу отвернулся, чтобы скрыть предательские слезы — и глупую счастливую ухмылку.
Илияш обошел куст кругом:
— Да уж… Знавал я одного брадобрея, так тот тоже любил… Обкорнать… За что ты его, парень?
Станко буркнул, не поднимая головы:
— Ты… где был?
Илияш, похваляясь, подбросил тушку:
— Косого изловил… Съем вот… Тебя угощу, быть может. Да и дорога здесь раздваивается, как у змеюки язык, разведать не лишне…
Станко не знал, чего ему больше хочется — съездить проводнику по носу или расцеловать его. Илияш подошел ближе, склонил голову к плечу, пытаясь заглянуть Станко в глаза:
— А ты что… Плохое что-то подумал, да?
Станко досадливо плюнул и пошел за своим мешком, но Илияш не отставал, тянулся следом, с интересом выспрашивая:
— Подумал? Нет, скажи, о чем ты подумал!
Глаза его буравили и насмехались, и Станко, красный как рак, сам стыдился теперь своих мыслей.
С возвращением Илияша к Станко, в свою очередь, вернулось душевное равновесие. Шагая вслед за проводником, он чувствовал себя легко и надежно, хотя нет-нет да и корил себя за мрачную подозрительность.
Илияш, похоже, тоже пребывал в добром состоянии духа, до ушей Станко доносилась то одна, то другая песенка:
— Ти-ри-ри, та-ра-ра…
Ми-илая, ми-илая,
нынче ночка дли-инная…
Станко мечтательно улыбался. Они преодолели ловушки и засады, замок неотвратимо приближался, и неотвратимо приближалось возмездие. Улыбаясь, он не сразу заметил, что песенки Илияша почему-то стихли; Станко споткнулся и тогда только обнаружил с удивлением, что сам бормочет в такт шагам, как песню:
— Смерть князю, тра-ла-ла…
Смерть бандиту, тра-ла-ла…
Бойся, Лиго, тра-ла-ла!
В полдень остановились отдохнуть у источника, пробившего себе дорогу между корнями исполинского дуба.
— Князь, выходит, уже покойник? — поинтересовался Илияш, с удовольствием вытягивая длинные ноги в запыленных ботинках.
Станко уловил в его голосе насмешку, но рука его сама собой легла на рукоятку меча.
Помолчали. Тонко пел родник, трещали кузнечики, тянуло в сон.
— Слушай, Илияш, — Станко заколебался, — а ты, когда стражником служил…
Илияш нахмурился. Напоминание было ему неприятно.
— Да нет, — Станко хотелось сгладить неловкость, — я только хотел спросить… Ты князя видел?
Браконьер медленно повернул голову. Губы его неспешно расползлись в ухмылке:
— Конечно. Как не видать.
У Станко страшно заколотилось сердце. Сжав зубы, вытащил монетку:
— Он… похож? Такой точно?
Илияш и не глянул на чеканный профиль. Лег, закинул руки за голову. Сказал чуть погодя:
— Ты его узнаешь.
Снова стало тихо.
— Ты его… вблизи видел? — снова спросил Станко. Илияш лениво повел бровью:
— Как тебя.
Станко облизал пересохшие губы. Ему было странно неловко, будто он спрашивал о чем-то запрещенном, постыдном.
— А… жена есть у него?
Илияш молчал долго. Протянул наконец:
— Нету жены.
В двух шагах от путников вынырнула из травы непуганая полевая мышь. Удивленно воззрилась на незнакомцев. Илияш — заметил Станко краем глаза прищурился, неподражаемым охотничьим взглядом отмеряя расстояние до глупого зверька.
— Да оставь ты ее! — возмутился Станко. — Есть ее будешь? Что она тебе сделала?
Мышь испугалась громкого голоса и нырнула обратно в траву.
— Мышку жалко тебе, — вздохнул, расслабляясь, Илияш, — мышку жалко, папу не жалко…
Станко стиснул зубы и ничего не ответил, но на этот раз молчание длилось недолго:
— Илияш… А как он живет, там, в замке? — и тут же добавил небрежно: — Мне побольше узнать надо… Чтобы впросак не попасть, выследить и не промахнуться.
Илияш сел. Посмотрел на Станко долгим серьезным взглядом. Сказал со вздохом:
— Хорошо живет. Богато. Не очень весело, правда… Сам знаешь, какая у него история. Предки твоего папы, и твои предки, значит, всю жизнь воевали… А жизнь у них, правда, была короткая, пока не зарубят, не проткнут, со скалы не сбросят… И вот перебили всех, один князь Лиго и остался. Злющий, как одинокая змея, — Илияш недобро усмехнулся. — В замке сидит, и комнат там, Станко, как пьявок у цирюльника. А в самой главной комнате… Я там не бывал, конечно, но рассказывают, что там на атласной подушечке лежит княжий венец… — голос Илияша смягчился, обрел бархатные нотки, будто он рассказывал мальчику старую сказку. — Венец этот, Станко, о четырех зубцах, и выкован, конечно, из чистого золота. Предки князя за него дрались — брат с братом, отец с сыном… Венец этот ковали четыре колдуна, и коснуться его может только тот, кто по крови — прямой потомок княжьего рода. Коснется самозванец — умирает в корчах, страшное это дело…
