Евгений Таранцев - Промысел Господень: Летописи крови
Александра сидела на краю криованны, куда из трех патрубков лился замораживающий состав. С поверхности жидкости шел холодный пар, от которого становилось страшно неуютно. Вокруг царила белизна медицинской палаты. Она была безликой и стерильной. Мина, мать Александры, стояла в отдалении и одними губами читала молитву.
— Скоро все закончится, мама. Робот настроен на возврат. Через год капсула вернется на Марс.
— Я знаю.
— Мы опять будем вместе.
— Мы давно уже порознь. С того дня, как твой отец дал нам перерождение.
— Он не хотел нас потерять.
— Лучше бы он не вмешивался в дела Его и дал нам умереть своей смертью. Зачем все это? Дочка?
— Не знаю. И не хочу думать об этом.
За окном светало. Александра нашла мать не спящей. Мина сидела в кресле под торшером и вязала. Эта была давняя привычка, сущий атавизм. Никчемный и бессмысленный. Такую работу давно выполняли машины. Нить была искусственной, варившейся в огромных чанах с дымящейся кислотой. Потом особые химические примеси придавали ей свойства натуральных тканей. Настоящую шерсть было так же трудно достать, как пешком путешествовать в открытом космосе. То есть абсолютно невозможно.
Но нет ничего невозможного в мире, где слово «деньги» еще не обесценилось настолько, насколько сами деньги. Для жены Шерхана его люди выполнили бы и более дорогостоящую и трудоемкую прихоть.
Но Мине не нужно было большего, чем покой, неяркий, успокаивающий свет и пряжа со спицами из натуральной кости.
Александра тихо вошла в спальню матери. Боясь нарушить хрупкое умиротворение женщины, страшащейся своей теперешней сути, Саша тихо села на пол по-турецки и закурила. В голове еще не стихли стоны жертв ее первой охоты. В ушах стоял хруст от рвущихся сухожилий, мольбы о помощи и последние хрипы, вестники наступающего падения в ничто.
Мина боялась этого больше всего. Она знала, что природа насмехается над ней, слегка скорректировав процесс приобретения сущности каинита. Она боялась, что муж откажется от нее. И это заставляло ее жить в постоянной готовности к смерти.
Долго Александра не могла нарушить тишину. Изредка она ловила на себе взгляды матери, брошенные нехотя, таясь, исподлобья. Но вечно молчать она не могла.
— Я охотилась сегодня. Первый раз.
— Да.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Да.
— Мама… мама, я не могу так разговаривать. Словно ты — кукла без мозгов.
— Какое это имеет значение?
— Огромное. Ты тоже можешь стать нормальной. Надо только попробовать… э…
— Нормальной? Пить человеческую кровь — это нормально?
— Да.
— Не хочу. И никогда этого не хотела. Мне без этого живется неплохо. Исключая то, что необходимо глотать гемоглобин.
— Твой организм уже не может жить без него.
— Не говори со мной таким тоном. Я не выжила из ума! Я знаю, чем теперь должна питаться. Другое дело, что убивать ради этого я не буду.
— Да пойми ты, что ты делаешь со мной и отцом. Это ради тебя он тоже отказался от охоты. Чтобы ты не чувствовала, насколько ты ущербна.
— Ты так думаешь? Ты действительно так думаешь?
— Теперь да.
— И он так считает?
— Нет. Он вообще молчит, когда я пытаюсь понять, что же произошло. Его жалость — вещь, доводящая меня до ярости. Мы — высшие существа… не должны жалеть друг друга.
— Мы прокляты. Отметина Каина. Вечный грех.
— Мы наделены властью. Настоящей. И мы можем вершить судьбы.
— Ты будешь ему достойным ребенком. Его это обрадует.
— Мне жалко тебя. Истинное наслаждение — чувствовать, как кровь жертвы перетекает в тебя. А вместе с ней и жизнь.
— Убийство.
— Наслаждение!
— Это болезнь, дочка.
— Как ты мог так поступить с нами?
— Я сделал это для твоего же блага. Для блага нашего ребенка.
— Ты — зверь! Я ненавижу тебя.
— Умоляю тебя. Ты не понимаешь, что говоришь. Это — дар, сила, знак высшего существа. Это…
— Мерзко и отвратительно. Лучше бы ты просто убил нас.
— Я дал вам бессмертие.
— Мы попадем в ад.
— Ада нет. Ничего нет.
Он достал из кармана пневматический шприц с мутным составом успокоительного.
— И что теперь? Убивать? Пить кровь? Бояться света, крестов?
— Это в прошлом. Мы стали мало отличаться от людей. Мы победили многие свои слабости.
— Что это меняет?
— Все!
— Боже мой, за что мне такая кара!!!
— Твой бог не услышит тебя. Можешь не надрываться.
— А ты? У тебя есть бог?
— Есть. Я сам.
— Мама… прости… меня и отца. Мы должны быть такими, какими стали.
Мина беззвучно плачет. Дрожат плечи, вязанье выпало из рук.
— Что будет с нами дальше? К чему мы придем?
— Это бессмысленные вопросы. Отец начал войну. Теперь мы враги всего рода. И мы будем сражаться. Остается выяснить: ты с нами?
— Я не могу убивать… это выше меня…
— Тогда есть только один выход. Мы поместим тебя в криокамеру и отправим на дальнюю орбиту. Там ты будешь в безопасности. Так решил отец.
— Что ж, поступайте, как знаете.
— Почему ты такая равнодушная?
— Дочка, мне не понятны ваши проблемы по той причине, что я все еще человек.
В специально зафрахтованном ангаре техники готовили внеатмосферный челнок. Они суетились, муравьями бегая по плацу. Проверяли топливо, системы управления. На борту шаттла монтировали пусковую установку. С ее помощью необходимо было выпустить в открытый космос беспилотный зонд с очень ценным грузом на борту. Бортовой компьютер переваривал массивы двоичных последовательностей, кодирующих курс полета и траекторию выпуска. Груз необходимо было направить на дальнюю орбиту.
Грузовой «ситроен» подошел к ангару ровно по расписанию. Четверо рабочих выкатили из его отсека носилки с большим, отливающим серебром контейнером.
Это был криогенный гроб, полностью герметичный, с климат-контролем, медик-ботом и системой возврата — наноквантовым двигателем. Только землю, традиционную в гробах лордов-вампиров, в нем заменяла жидкость криогена.
Гроб погрузили на шаттл, закрепили на стреле пусковой установки.
Потом в ЦПУ начали последний отчет. Открылась брешь в рукотворной атмосфере планеты, шаттл занял отведенное ему «окно» и вышел на орбиту. Оттуда он произвел «выстрел» и гроб с женой Шерхана растворился во вселенском мраке.
