Фрэнсис Вилсон - Апостол зла
Он снова заулыбался. Лизл столько раз признавалась, как сильно обязана ему за то, что он открыл перед ней мир философии и литературы. Если б она только знала. Она сделала для него гораздо больше, чем он когда-либо мог для нее сделать. Необъяснимое сочетание в ней прелести и невинности, ума и чувствительности помогло ему восстановить веру в человечество, веру в жизнь. Когда все было окрашено в самые черные цвета, явилась она, словно солнечный лучик. И теперь в мире Уилла стало светлей.
* * *В тот день Лизл рано покинула кампус. Дни становились короче, она наслаждалась осенней прохладой. Подъехала к Бруксайд-Гарденс и вдруг поняла, что не хочет идти домой. Сидела в машине на парковке и размышляла, куда девать выигранное сегодня лишнее время. Надо потратить его на статью для Пало-Альто, сказала она себе, но это выглядело не так уж заманчиво. Она чересчур взвинчена, чтобы торчать за компьютерным терминалом.
«Взвинчена? Почему?»
И тут все стало ясно.
Сегодня ей совершенно не хочется быть одной.
Это на нее не похоже. Она всегда была одиночкой, всегда полностью погружалась в свои мысли, так, чтобы постоянно оставаться занятой и не нуждаться в людском обществе. Но не сейчас. Сегодня ей хочется с кем-то побыть.
И не просто с кем-то.
Воспоминание о том, что она мысленно называла «ночью Метрополиса», полыхнуло в душе, и Лизл задрожала в ознобе. С тех пор они с Рафом провели вместе много ночей, все они были чудесными, но та ночь осталась особенной, потому что была первой и потому что пробудила в ней почти всепоглощающую страсть, ту, которую можно насытить лишь иногда и лишь на время, но всегда ненадолго. Теперь она обрела сексуальность, превратилась в цельную, полноценную личность и наслаждалась этим. А Раф… Раф, словно сатир, — всегда готов.
Может быть, даже сейчас.
И, вместо того чтобы тронуть машину с места, Лизл вышла и побрела через парк, срезав заросший травой юго-западный угол, по направлению к Поплар-стрит. Оттуда оставалось четыре коротких квартала до кооперативного особняка Рафа в Парквью, в районе, который город предоставил в распоряжение яппи, не желающих или пока не способных заиметь собственный дом.
Однако дойдя до застройки и шагая мимо рядов современных двухэтажных домов, обшитых пятнистыми голубовато-зелеными клинообразными кедровыми досками, она почувствовала, как в душу закрадывается легкое сомнение. Конечно, его может не оказаться дома, но дело не в этом. Этот визит будет сюрпризом. Что, если он обернется болью и горем ни для кого-нибудь, а именно для нее? Что, если она застанет Рафа с другой женщиной? Что с ней тогда произойдет?
Один внутренний голос утверждал, что она умрет прямо на месте. А другой нашептывал, что и не подумает умирать. С чего бы? Ее уже обманывали и предавали — будь здоров как. А обмана со стороны такого парня, как Раф, даже следует ожидать, не говоря уж о том, что она этого вполне заслуживает.
«Прекрати! — приказала она. — Что за черные мысли!» Раф не раз предупреждал ее, чтобы она не смела так о себе думать. И Лизл пытается. Но это вошло в привычку. А от старых привычек отделываться нелегко.
«Как была занудой математичкой, так ей и останешься». К чему пожилой грымзе вроде нее путаться с молодым парнем вроде Рафа Лосмары? Красавец, умница — что такой мужчина мог в ней найти?
И все-таки он в ней что-то нашел. Кажется, нашел. Вот уже почти месяц они составляют предмет всеобщего интереса в кампусе. Они очень старались сохранить тайну, чтоб кампусу не было до них дела, но скрыть столь близкие, как у них, отношения в таком тесном мирке невозможно. Лизл уверена, что, завидев их вдвоем в городе, некоторые коллеги с факультета со своими супругами цокают языком и покачивают головами, но никто не советовал ей одуматься и развязаться с ним. Ей точно известно, что, если бы Раф готовился к защите на ее факультете, дело выглядело бы совсем иначе. Тогда их отношения вылились бы в скандальный конфликт, и нечего сомневаться, что Гарольд Мастерсон, декан математического факультета, обрушил бы на нее громы и молнии. Но поскольку работой Рафа руководил факультет психологии, их связь терпят, глядят на них не столько с презрением, сколько с удивлением и любопытством.
«Давайте глядите, — с усмешкой сказала она. — Вам — свое, мне — свое».
Но действительно ли она получила свое? Или просто обманывает себя?
Она любит его. Она этого не хотела. Она не хотела вновь оказаться в этом уязвимом положении, но ничего не смогла поделать. И ничего не может поделать, только гадать, как он к ней относится. Морочит ее, играет с ней?
Лизл помедлила, постояла перед дверью Рафа, не обнаруживая своего присутствия. Он так молод — нельзя упускать этот факт из виду. Не наскучила ли она ему? Способна ли по-настоящему удовлетворить его? Есть с ним сейчас там кто-нибудь?
Существует лишь один способ проверить.
Сделав глубокий вдох, Лизл постучала. И стала ждать. Никто к двери не подходил. Попробовала еще раз — безрезультатно. Может, его нет дома. А может, не отвечает, потому что…
Лучше не знать.
Но когда Лизл повернула назад, дверь отворилась и вышел Раф с мокрыми волосами и банным полотенцем вокруг пояса. Он был искренне удивлен.
— Лизл! Мне послышался стук в дверь, но я и не думал…
— Если… если я не вовремя…
— Нет! Вовсе нет! Заходи! Ничего не случилось?
Белизна его квартиры неизменно поражала ее — стены, мебель, ковры, рамы картин и большая часть самих живописных полотен — все было белым.
— Нет, — сказала она, входя. — Почему ты спрашиваешь?
— Дело в том, что это совсем на тебя не похоже.
Она чувствовала, как самоуверенность ее испаряется.
— Извини. Я должна была позвонить.
— Не смеши меня. Это просто великолепно!
— Ты правда рад меня видеть?
— А ты не догадываешься?
Она бросила взгляд на полотенце и увидела, как оно встает торчком спереди. Она заулыбалась и воспрянула духом. Это для нее. Все для нее. Лизл нерешительно потянулась и распутала узел, завязанный сзади. Полотенце упало.
Да. Для нее. Только для нее.
Она нежно поцарапала его ноготками и опустилась перед ним на колени.
— Я этого не заслуживаю, — пробормотала Лизл.
— Чего не заслуживаешь? — прошептал Раф ей в ухо.
Она вздохнула. Она пребывает сейчас в таком покое и счастье, что чуть не плачет. Изнеможение после любви почти столь же сладостно, как сама любовь.
— Чтобы мне было так хорошо.
— Не говори этого, — велел он. — Никогда не говори, что не заслуживаешь, чтобы тебе было хорошо. Они лежали бок о бок, соприкасаясь телами, на белой королевских размеров кровати. Заходящее солнце било в окна, заливая бледную комнату золотисто-красным светом.
