Коллектив авторов - Легенды о призраках (сборник)
Позади меня что-то упало, стукнувшись об пол, и я обернулась. Но за спиной был только длинный коридор, исчезающий в абсолютной темноте, – по-видимому, оттуда я пришла. Когда я опять повернулась к окну и кладбищу, музыка уже стихла, а Эбби исчезла. На ее месте, под деревом, теперь сидела большая собака, – по крайней мере, издалека это существо можно было принять за большую собаку, – а вокруг нее ряд за рядом косо поднимались из земли могильные камни: угольно-черный сланец, белый мрамор, красноватый песчаник, добытый где-нибудь в Массачусетсе или Коннектикуте. Я подумала, что эти шатающиеся надгробия напоминают отряд пьяных солдат, выстроившихся для сражения, которое они проиграют.
Я никогда не любила записывать свои сны.
Позднее утро четверга, почти середина дня, и я отнимаю руку от холодного стекла. Вечером мне надо быть в Провиденсе – я читаю там лекцию, – и я собираю свои вещи и ухожу из Рэдвудской библиотеки. По дороге в город я прилагаю все силы, чтобы не думать о кошмаре, все силы, чтобы не размышлять о том, что же за существо я видела под деревом, после того как затихла музыка и Эбби Глэддинг исчезла. Но всех сил недостаточно.
4.Лекция проходит хорошо – лучше, чем я ожидала, и, если подумать, лучше, чем она этого заслуживает. «Мерси Браун как источник вдохновения для „Дракулы“ Брэма Стокера» в Род-айлендском историческом обществе. И каким-то образом мне удается даже не выставить себя дурой, отвечая на вопросы слушателей. Очень помогает, что я раньше уже отвечала на эти же самые вопросы. К примеру:
– Если я правильно вас понял, вы также проводите определенные параллели между инцидентом с Мерси Браун и «Кармиллой» Шеридана Ле Фаню?
– Некоторое сходство, конечно, есть, но, насколько я знаю, никому не удалось убедительно доказать, что Ле Фаню было известно об этих событиях, и, кроме того, «Кармилла» вышла в свет на двадцать лет раньше, чем была произведена эксгумация тела Мерси Браун.
– Но все же он мог знать о более ранних случаях.
– Естественно, он мог знать о более ранних случаях. Но мы не располагаем никакими доказательствами этого.
Но все это время мои мысли витали совсем в другом месте – на другом берегу залива, в Ньюпорте, в той кофейне на Темз-стрит, и в Рэдвудской библиотеке, и в коридоре из сна, откуда я смотрела на Северное кладбище, каким его представило мне мое подсознание. Женщина, играющая на скрипке под деревом. Женщина, с которой я разговаривала лишь однажды, но о которой не могу перестать думать.
«Бытует убеждение, что чахотка является не физической болезнью, а духовной, вызываемой одержимостью либо влиянием злых духов…»
После лекции, после вопросов, после пожимания именитых и влиятельных рук, когда я наконец могу улизнуть, не боясь показаться невежливой, я прогуливаюсь часок по Колледж-хилл. Стоит холодный, ясный вечер, и я иду на запад по Беневолент-стрит до Бенефит-стрит, а затем поворачиваю на север. Есть какой-то покой в неровных, чувствительных для стопы камнях мостовой, в голых ветвях деревьев, в мягко светящихся окнах. Останавливаюсь на гранитных ступенях, ведущих к парадной двери здания, которое историки называют «домом Стивена Харриса», – построен в 1764-м. Сто шестьдесят лет спустя Говард Филлипс Лавкрафт назвал его «домом Бэббитта», использовав в качестве места действия в рассказе, посвященном оборотничеству и вампиризму. Я хорошо знаю это большое желтое строение, – и столь же хорошо знаю четыре таблички с выведенными вручную надписями, прибитые к воротам, – все четыре на французском. С тротуара, при электрическом свете ближайшего уличного фонаря, я могу различить только верхнюю половину третьей таблички – остальные теряются в сумраке. «Oubliez le chien». Забудь о собаке.
Я иду дальше, направляясь теперь домой, в мою маленькую, тесную от всякой всячины квартирку, которая отсюда всего в паре кварталов к востоку – на Проспект-стрит. Переулки, по которым лежит мой путь, известны своими крутыми горками, а я сейчас не в лучшей форме. Не успела я пройти и двадцати пяти ярдов, как у меня закололо в боку. Я прислоняюсь к каменной стене и пытаюсь отдышаться, проклиная привычку к сигаретам и отсутствие привычки к регулярным физическим упражнениям. От ледяного воздуха ноют носовые пазухи и зубы. Горло горит, как от виски.
И вот тут я уголком глаза замечаю какое-то движение – просто какое-то темное пятно. Впечатление, что какая-то тень, что-то большое и темное, быстро пересекла улицу. Не больше чем в десяти футах от меня, но ниже, ближе к Бенефит-стрит, откуда я пришла. Я оборачиваюсь поглядеть, но ее уже нет, – и я начинаю сомневаться, что вообще что-либо видела. Ну, может, это была бродячая собака.
Некоторое время я вглядываюсь в темноту и в желто-оранжевый, натриевый разлив света уличных фонарей, по которому эта тень проскользнула, прежде чем исчезнуть. Впору посмеяться над собой, потому что я чувствую, как руки покрылись мурашками, а короткие, тонкие волосы на шее – ближе к затылку – встали дыбом. Никогда бы не подумала, что однажды окажусь действующим лицом типичной сцены фильма ужасов. Не могу не вспомнить фильм «Люди-кошки» Вэла Льютона, тот эпизод, где Джейн Рэндольф бежит мимо Центрального парка, а ее преследует одержимая местью Симона Симон; Джейн спасется в последний момент благодаря счастливому прибытию городского автобуса. Но я знаю, что ради моего спасения никакой автобус не придет, и, что более важно, я очень хорошо знаю, что в темноте сегодняшнего вечера таится только то, что поместило туда мое разыгравшееся воображение. Я отворачиваюсь от фонаря и иду дальше вверх по холму. И мне не надо притворяться, что я не слышу шаги за спиной или стук когтей по бетону… потому что я действительно ничего этого не слышу. Быстрая тень, темное, размытое пятно, захваченное периферическим зрением, – это всего лишь мгновенная ошибка восприятия, не более чем проделка моего утомленного, беспокойного ума, заполненного обрывками не слишком жизнеутверждающей лекции и фразами из бесед с коллегами о вампирах.
Oubliez le chien.
Пятнадцать минут спустя я запираю за собой входную дверь моей квартиры. Завариваю ромашковый чай и пью его, стоя у кухонного стола. В одиннадцатом часу я уже в постели. К этому времени мне удается окончательно отделаться от последних мыслей о том, что же я все-таки видела – или не видела, – переходя Дженкес-стрит.
5.– Откройте глаза, мисс Говард, – говорит Эбби Глэддинг, и я подчиняюсь. Она ни в коем случае не приказывает мне открыть глаза, совершенно ясно, что тут у меня есть выбор. Но есть что-то такое в ее голосе, в ее интонации, в размеренном ритме, с каким сказана эта фраза, что держать глаза закрытыми положительно невозможно. Еще темно, но вряд ли рассвет заставит себя ждать, и я лежу в своей постели. Не могу точно сказать, бодрствую я или сплю, или, может быть, нахожусь в каком-то пороговом состоянии, не являющемся ни сном, ни явью. Я сразу ощущаю невидимый вес, тяжело давящий мне на грудь; мне трудно дышать.
